Будет сын? Или дочь? Квартиренка моя о двух комнатах, 21,6 м2. Одинокому холостяку, разведенному доценту УМЭ, достаточно. Даже более чем достаточно. Но втроем-то нам каково? А, втроем?
Нет, духовная сторона диковиннейшей проблемы — чем угодно готов поклясться, неожиданной для меня — превалирует. Но удачно выбрал время Смолевич для своего предложения; почему-то тянет сказать: «Удачненько». Время выбрать они умеют, и что в первый раз, когда надо было мне спасаться от мерзких пришелиц, что теперь... пусть квартиру пожалуют, но... Лечь в могилу, и притом в могилу, лишенную тайны, интимности, на потеху — ладно, пусть на утеху — зевакам, чередою идущим ко мне из Боливии и из Болгарии, Кустаная и Кобеляк, с берегов Байкала и с болотистых лужиц у Аральского моря.
Спящий в гробе мирно спи,
Жизнью пользуйся, живущий!
Чьи стихи? Я не знаю, забыл!
А тут все перепуталось: спящий в гробе... жизнью пользуйся... И квартиру дадут, и дачу с правом наследования. А наследовать-то кто будет? Ясно: Люда, жена. А уж после нее? Вася, да? Но и этот, который...
Хрен с ней, с дачей. С квартирой у Никитских ворот. Проживем и на 21,6 м2; но семь метров на брата, даже на учет не встанешь, в очередь на улучшение жилищных условий не втиснешься: ставят только тех, у кого пять метров на человека. Но когда-нибудь и продаваться будут у нас квартиры, хоть 100 м2. Глядишь, и куплю. А от этой должности, что ли... От работы этой я все равно откажусь: не могу, мол. Сформулировать трудно, но должно быть понятно: стоять даже и Лукичом на Калужской площади, дышать выхлопами проносящихся мимо машин, бестолковые диспуты слушать — это одно. Тут же, в том, что мне предлагают сейчас... Тут дело другое: живой — мертвый. Неуважение к смерти? Нет, тут большее что-то...
От-ка-жусь...
Свадьба скромная: по второму-то разу жениться — уж какое тут торжество. И к тому же антиалкогольный закон подоспел: где-то в недрах все еще окутанного тайной Кремля, в верхах назревает решимость ввергнуть нашу страну в обновленную жизнь, и вступить в эту новую жизнь страна обязуется трезвой. И хотя над идиллически-идиотским законом начинают, как водится, потешаться, он еще нависает над нами; и шампанское заменяется безалкогольным напитком «Светоч», а коньяк подается в чайничках.
В дверь звонят, открываю, и сначала просовываются букеты — тугие, развесистые: глядь, с цветами полегче стало, продают у метро, пестрят астрами закраины рынков. Кто бы это, с букетами? Frau Rot приглашал, но она не придет, не решится. Да и завтра у нее у самой именины, и у дочек ее; ей готовиться надо, поздравлять ее примутся в ее новом качестве: почти академик.
Frau Rot телеграмму отбила: на раскрашенном бланке пляшут медведи, через обручи прыгают. Расстаралась Вера Францевна, сочинила: «Москва 113525 Кировоградская 18... такому-то... Любовью нежной пламенея живите теша Гименея...» И еще о счастье, успехах и о том, что она «всегда ваша». Тут намек: «ваша» — значит, в УМЭ была, в УМЭ и останется, пусть уже и не ректором, а всего лишь профессором. Но в своем УМЭ.
А с цветами Гамлет Алиханович пожаловал, с букетом развесистым. Не теряет присутствия духа, с порога — о том, что все начало распадаться, но что жизнь неодолима, коль скоро существуем Люда и я. И о том, что идеи у меня суть наисумасшедшие, он всегда ценил их, хоть и вынужден был их слегка ограничивать. Но теперь, когда Люда нарисовалась и в доме появится собственный психиатр, я спокойно могу безумствовать дальше, ибо в случае чего...
Монотонно урча, лифт в самом деле поднялся; раздвинулись двери. О, Смолевич пришел — и с огромным букетом. За букетом Смолевича застенчиво прячется Надя, неизменная секретарша, опекун и подружка Веры Францевны нашей (перейдет ли и она в академию?). А за ней? За ней — незнакомка какая-то... Нет, вообще-то лицо ее мне знакомо, но никак не упомню, где же я мог видеть ее.
Впрочем, что-то мне начинает становиться понятным: пришла...
— Где же ваша супруга? — вопрошает смущенно Смолевич,— Мы о ней толковали тут с этими милыми дамами...
— Познакомьтесь,— встревает Надя.— Очень, очень хотела поздравить вас наша соседка, зовут ее Зоя Феликсовна...
— Можно и просто Зоя,— певуче рекомендуется спутница Нади; на ней тонкое вишневого цвета платье с кружевною оторочкой на рукавах и у ворота.
У меня дурацкий вопрос чуть с языка не сорвался: «А где поварешка?»
— Видите ли,— тараторит возбужденная Надя,— на свадьбе непременно должна быть волшебница. Непременно, а то какая же свадьба! Мы все с Зоей Феликсовной знакомы, только так получилось, что издали, а она рядом с нашим УМЭ живет, теперь с «Логосом»; и она, оказывается, немного волшебница.