— Глупостью было,— отрезал Владимир Петрович.— Глупостью страшной. Классовый, видите ли, подход. Феодальная прана, буржуазная, дескать, нам не подходит.
Владимир Петрович на часы посмотрел:
— Поздно уже, и скучно вам на моей лекции, да? Короче, скажу: у Бога взаймы мы брали, но и сами стараемся... Нас укоряют, бывает, что религию у народа отняли, а взамен ничего не дали. Будто Луначарский да Горький с Богдановым могли сесть и какую-то марксистскую религию выдумать, только поленились, не выдумали. Нет, такого быть не могло, но... ГОЭЛРО был, что-то вроде религии электричества, электрорелигии.— Помолчал. И внезапно: — А ленинский план монументальной пропаганды, о нем вы что думаете?
— Язычество,— отвечаю заученно.— Уродов натыкали... В Александровском саду у Кремля монументы торчали революционным деятелям, вскорости сгнили...
И меня осеняет: у-ро-ды... чу-до-ви-ща... Александровский сад у Кремля в Москве и таинственный сад под Римом.
— Неужели,— вопрошаю,— есть связь? Рим и эти самые... Ревдеятели, алебастровые уроды?
— Эврика! — просиял глазами Владимир Петрович.— Связь есть, да еще какая! Закон кресала: идет по улице человек, на памятник натыкается...
— Но мне Динара рассказывала...
— У Динары, у ГУОХПАМОНа вообще один аспект, узкий, ведомственный. Но можно смотреть на вещи и шире. Тот дурачок, провинциал из Ельца, пьянчужка, который Горькому кинул мороженое, он на Горького, на памятник Горькому незримые лучи направил, ПЭ, праной своей с писателем поделился.
— Так, направил обыватель Горькому свою ПЭ, а что дальше?
— Дальше то, что для отчуждения праны от монумента монумент необходимо снять с пьедестала.
— И...
— И затем отчуждение праны произвести в специальных, в лабораторных условиях. В нашей святая святых, где — даже и я не знаю. Подвалы какие-то, подземелья, там товарищи наши, аки кроты, работают. Туда монументы и направляются, на лифтах опускаются, да. Итак, сняли памятник, скрыли в подземной лаборатории. Горького сняли. Пушкина. И стоят постаменты пустые, город Москва как лицо с челюстью, из которой зубы повыдернули, вы представляете себе, что это будет! А уж если,— понизил голос,— и Лe-ни-на снять?
— Ой, без монументов, конечно же, пусто нам будет, сиро. Но можно же дубликаты сделать, макеты. Из папье-маше или гипса.
— Можно. Пробовали, признаться. Но, как опыт показывает, гипс ПЭ вбирает в себя хорошо, а отдать не отдает. Порист он, как промокательная бумага. И давно уже идут опыты... Вам покажется смешно поначалу. Но дело серь-ез-но-е. На место памятников иногда надо ставить...
— Что?
— Не что, а ко-го! Че-ло-ве-ка. Живого, да-да. На время, конечно. Пока каменный или бронзовый памятник где-то в наших подвалах энергетически очищают: идет съем ПЭ. О, только на время. Понимаете, постоит человек, натуральный, живой, физиологически к принятию в себя ПЭ подготовленный самою природой. И специально обученный, а затем и обработанный препаратами. Час-другой постоит, а то и побольше. Монумент подзаменит, а заодно уж и сам психоэнергии поднакопит; с человека ее всего легче снять. И вообще у человека преимущества есть перед камнем ли, бронзой, тут и формула есть, ее наши психофизики вывели: получается квадрат, умноженный на куб времени пребывания смертного в роли памятника: ре = h2t3. Загадочное свойство у человека умножать ту энергию, которую пассивно воспринимает камень; и чем дольше, тем... Памятник простоит три часа и соберет, положим, три единицы энергии, эрга, человек же за эти три часа соберет полных девять!
Записал я тогда, что, кажется, что-то понимать начинаю, хотя должен признаться, что всегда я был глуховат к каким бы то ни было недомолвкам, намекам, двусмысленностям. И практический смысл рассуждений новоявленного покровителя моего до меня дошел немного позднее.
— Динара,— спросил я однажды,— а есть у вас... «он»? Понимаете, «он»?
Полнится, Динара потупилась, зашторила угольки-глаза густыми ресницами и хихикнула:
— А я, может быть, с монументами...
И Динара радостно понесла чепуху о том, как Маяковский один раз пригласил ее в ресторан «София», а с Грибоедовым она до утра гуляла по Чистым прудам.
А на самом деле роман у Динары не с Грибоедовым и не с Маяковским, а...
Батюшки, да как же все это запутано!
Узенький Столешников переулок сохранил в себе что-то от Москвы начала XX века: доходные дома, магазины и тенистые затемненные подворотни, а за ними колодцы-дворы, и там всевозможные мастерские. «Ремонт часов»... «Граверные работы»... «Растяжка обуви»... И подъезды. И квартиры, по-чудному, вразнобой нумерованные: 1—7, а потом сразу же 26, 28. Живет обыватель, не тужит, но половина этих квартир — квартиры особого назначения, КОН.