Вы сами понимаете, что это значитъ для васъ. Хочу вѣрить, глупцовъ — меньшинство, но кричатъ они громче, оттого никакой любви къ вамъ не останется такъ скоро, какъ скоро вы начнете заявлять о себѣ откровенно. Люди лишь стадо, пугливое, безцѣльное. Я знаю, вы не сможете молчать, а значитъ, здѣсь вамъ не дадутъ дышать, васъ сдѣлаютъ чужой, заставятъ сдаться, но вы не сдадитесь, и тогда это общество попытается васъ сломить…»
Ах если бы подобное до них пытался донести только он! Каждый, кто желал Лизе добра, прямо или иносказательно заявлял о том, что лучшее место для неё — где угодно, но не в Петербурге. Демид и сам так считал, но всё не мог определиться, куда им податься. Ведь едва ли их нежелание возвращаться в столицу примут при дворе, а значит, отправиться нужно туда, где их будет трудно достать.
Пока они продолжали путь вместе с определённым им эскортом.
— Письмо от Ильи! — радостной выкрик вырвал Демида из размышлений. Лиза всегда радовалась вестям от братьев, и всё же именно к Илье Демид испытывал особую ревность.
— И что там?
— Пишет из Стамбула. Удивительно, что письмо нашло нас!
— Предопределение, — ответил Демид так, как всегда отвечала Лиза.
Он внимательно следил за тем, как менялось её лицо: по мере прочтения Лиза становилась всё грустнее.
— Плохие вести?
— Нет, хорошие. У него всё хорошо, просто… такое чувство, что мы уже не встретимся больше никогда.
Илья писал о своём путешествии и, казалось, наконец он нашёл себя.
«Здѣсь всё иначе, чѣмъ въ Россіи, Лиза. Насъ всегда пытались убѣдить, что османы — варвары, но почти каждый здѣсь — ученый, философъ, духовный наставникъ. Они не боятся знаній. Намъ внушали, что слова Господни — лишь для рукоположенныхъ, что мы, обычные люди, не въ правѣ размышлять о нихъ, а лишь должны слушаться ихъ, знающихъ. Здѣсь же знать Писаніе — обязательство, они учатъ его съ первыми же своими словами, на томъ языкѣ, на которомъ оно написано.
На постояломъ дворѣ, гдѣ я остановился, живетъ бухарецъ. Ты знала о такомъ народѣ? А вѣдь какъ обширны ихъ земли и ихъ знанія! Какъ велики ихъ достиженія на полотнѣ міровой исторіи! Бухарецъ знаетъ свое писаніе наизусть — отъ корки до корки, но, гдѣ бы я не засталъ его, онъ держитъ въ рукахъ эту книгу, Коранъ, переписанную отъ руки такъ мелко и такъ искусно, что я не могу представить, какъ много времени на то было затрачено. Бухарецъ говоритъ, Господь приказалъ имъ читать, приказалъ размышлять и поминать, и это — то, безъ чего вѣра ихъ не является полной.
Я знаю, что понравится тебѣ особенно! Въ этомъ вопросѣ нѣтъ раздѣленія между мужчиной и женщиной: поискъ знаній — обязанность для всѣхъ. Столь знающаго во всѣхъ областяхъ человѣка, какъ этотъ бухарецъ, я въ жизни не встрѣчалъ, отнынѣ со всякимъ своимъ вопросомъ я прихожу къ нему и у него неизменно находится отвѣтъ, а когда онъ сомнѣвается — онъ молчитъ, какъ бы я не умолялъ его повѣдать мнѣ хоть что-то. Но знаешь, что поразило меня больше всего? Знанія эти онъ получилъ не въ институтахъ, не отъ великихъ учителей, имамовъ, мыслителей, нѣтъ — бухарецъ учился у своей сестры, что замѣнила ему и мать, когда они осиротѣли. Онъ такъ отзывается о ней! Съ такой любовь, трепетомъ. Какъ почтительны они къ женщинамъ — намъ и не снилось.
Что же, отнынѣ — новая Россія не для меня. Мнѣ чужды эти европейскіе вѣянія, эта чванливость, эгоцентризмъ, откровенность. Послѣ увидѣнныхъ просторовъ, послѣ возможностей, что я здѣсь обрѣлъ, а больше не хочу возвращаться. Я продолжу свои поиски — вѣдь ты помнишь, я вознамѣрился найти родню матери — и буду молиться, чтобы ими я былъ принятъ, какъ свой, чтобы они научили меня своей философіи, научили — быть ими.
Я такъ хотѣлъ бы видѣть тебя здѣсь, быть можетъ, Господь опредѣлитъ для насъ такую судьбу?»
После этого письма Лиза стала более задумчивой, а Демид, подозревая, о чём её мысли, принялся узнавать об Империи. Ему и без того было известно немало, но то всё — знания военного, теперь же он хотел изучить государство османов как друг, видя перспективу переселения.
И всё же пока Лиза не озвучила желание отправиться туда, а значит, поиск продолжался. Тем временем они всё ближе становились к столице.