Он встрепенулся, стоило дверям гостиной вновь открыться. Графиня вошла свойственным ей быстрым шагом, к ней тут же поспешил Безруков, с недавних пор ставший завсегдатаем «Кружка». Они о чём-то поговорили, точнее — говорил Безруков, а Лизавета кивала, сосредоточенно слушая.
Демид наблюдал за ними, вылавливая каждое движение. О чём их беседа? Какие у них общие дела? И насколько глупо с его стороны будет вернуться к дуэлям?
Безруков что-то сказал, отчего Лизавета встрепенулась. Даже не видя лица, Демид мог понять её эмоции — сейчас она обрадовалась. Снова закивала, что-то сказала. Безруков улыбнулся и отрывисто поклонился.
Демид не стал и дальше молча наблюдать, пошёл навстречу графине.
— Ваша светлость, — короткий реверанс — и она уже выискивала кого-то в зале.
— Рад видеть вас. Кого-то ищите?
— Дмитрий Николаевич собирались присутствовать сегодня. Мы договорились о встрече.
— Кажется, Шереметев всё ещё не прибыли…
— Как жаль.
— Позволите скрасить ваше ожидание?
— Вы же знаете, ваша светлость, я всегда рада вашей компании.
— Приятно слышать.
— Помните тех крепостных, что вы подарили мне? — Демид встрепенулся — почему графиня вдруг заговорила об этом? — Часть из них — из Шереметьевских владений.
— Потому вы ищите встречу с ним? — графиня кивнула. — Расскажете подробнее?
Она шагнула чуть ближе и понизила голос.
— В Троицком есть хорошие кружевницы. Я хочу выкупить их и открыть производство, — разрази Демида молния — прямо здесь и сейчас, это было бы не так сокрушительно, как пронзившие его насквозь завораживающие интонации. И без того обычно тихий, сейчас голос графини звучал преступно интимно.
— Зачем же вам это? — он взял себя в руки. — Разве вам недостаточно средств? Я могу помочь…
— Ну что вы, ваша светлость! — её голос резко повысился. — Вы и так слишком добры ко мне. Дело не в прибыли: я хочу преумножить рабочие места для крестьян — это хороший способ и доброе дело.
Демид всмотрелся в вуаль. Он уже привык к ней, и прекрасно видел лицо графини. Иногда, когда свет падал по-особенному, вуаль и вовсе не могла ничего скрыть. Впрочем, оставалась надежда, что так казалось только ему — Демиду и думать не хотелось, что другие, как и он, могли разглядеть чарующие черты Лизаветы и также, как и он, бесстыдно вглядываться в её лицо сквозь кружева, способные удивить даже самых заядлых парижских модниц.
— Что-то случилось? — смутилась графиня столь пристальному вниманию.
— Нет… всего лишь восхищаюсь вашим сиятельством.
— Подобные шутки несколько неуместны…
— Я вовсе не шучу.
— Прибыли граф Шереметев, — раздалось по залу. Это тут же — к разочарованию Демида — отвлекло графиню.
— Проводите меня? — попросила она вдруг. — Их сиятельство предупреждён обо мне.
— Идёмте, — не смог отказать Демид. Впрочем, Шереметева тут же заняли, и Лизавета изволила пройти с князем пару кругов по залу.
— Ваша светлость, позволите спросить?
— Спрашивайте, — Демид постарался ничем не выдать удивление.
— Ваше финансовое положение бедственно?
Он закашлялся.
— С чего… с чего вы это взяли? — странный вопрос, ведь пару месяцев назад он подарил ей состояние среднего помещика… Кажется, это была месть, ведь он и сам не боле чем пять минут назад спросил у неё о том же самом.
— Ваша одежда. Вы вечно в военном, неужели у вас нет ничего иного?
Прямолинейность смутила — едва ли подобные разговоры можно было назвать вежливыми. С другой стороны, Демид даже порадовался — словно бы они стали ближе, раз графиня позволила себе подобное. Но, помнится, ещё на первом приёме она спрашивала про мундир…
— Так что же? — Лизавету вовсе не волновало его многозначительное молчание — она хотела услышать ответ.
— Привык.
Другого объяснения у него не было.
— Дурная привычка.
— Ваше сиятельство! — на этот раз он не стал сносить грубость.
— Вам известно моё отношение к подобному, — она нарочито явственно качнула головой, словно окидывая его взглядом. — И, кажется, в какой-то мере вы поняли меня, и, быть может, разделили моё мнение. Посему считаю себя обязанной выразить отношение и к вашему внешнему виду — вы уже не на фронте, более того — вы в отставке и на вас нет обязанности носить мундир, а значит, появляться в нём всегда и везде — попросту дурной тон.
— И что же? Неужели вы переживаете о моём честном имени? — он улыбнулся. Слова графини его совсем не обидели.
— Ваше честное имя безукоризненно независимо от мундира — от клейма оловянного солдатика вам не избавиться.