— Как ваше здоровье? — спросила Лиза едва слышно.
— Бывало лучше.
— Как вы… — она замолчала. — Просто — как вы, ваша светлость? Это наш первый разговор с момента вашего возвращения.
— Бывало лучше, — повторил Демид. Он не смотрел на графиню — разглядывал её сжатые кулачки в ажурных перчатках. Казалось, подними он взгляд — и тут же наткнётся на её ответный, не удержанный вуалью, проницательный, укоризненный.
— Простите, что не попрощался тогда.
— Я была зла. И обижена, — сообщила дрожащим голосом.
Князь всё же посмотрел ей в лицо. Ошибся — вуали не пропускали ни чёрточки: глухая стена, сокрывшая от Демида все чувства Лизы.
— А сейчас?
— Сейчас — нет.
— Отчего же? Я не подходил к вам всё это время…
— У вас, полагаю, были на то веские причины.
— Вы слишком добры.
— Отнюдь.
— И не спорьте, — Демид вымученно улыбнулся. В душе разгорался пожар — им овладели чувства, жажда действовать, но как действовать? — он не мог разобрать. Оттого просто стоял, напряжённый, едва дышал. — Так вы не злы на меня больше?
— Нет. Я благодарна.
— За что же?
— Что вернулись живым.
Сердце Демида замерло. Он — давно уже не юнец, ощутил, как краснеет от её прямого, честного ответа. Что бы значили её слова? Он ей дорог? С чего бы ей ждать его живым?
— Вы были в плену? — решил о сменить тему.
— Нет.
— Я слышал иное…
— В плену — я не была. А то, что было — пленом назвать нельзя. А вы? Были в плену?
— Что же… ответ такой же, — Демид вдруг улыбнулся — впервые за долгое время искренне. — Для плена — слишком праздные деньки.
— Не всем так везёт.
— Не всем, — кивнул Демид. — Расскажете про ваш «не плен»?
— Возможно однажды, — по голосу было слышно — она улыбнулась. — Я рада, что вы подошли.
Очередное обезоруживающее признание, и снова огонь лизнул внутренности Демида.
— Лизавета Владимировна, я должен признаться… — вдруг заговорил Демид — быстро, отрывисто, словно боялся передумать. — Я уехал вовсе не воевать… То есть воевать — конечно! Зачем же иначе отправляются на фронт? Но без жажды! — Демид опустил голову, пытаясь подобрать слова. Он почувствовал себя последним идиотом — так глупо звучали его бормотания. — Я… Я просто хотел убраться отсюда, и не нашёл ничего лучше. Но я не врал вам!
— В чём же вы не врали? — тихо, едва слышно.
— Сейчас я лучше понимаю вас — ваши мысли, вашу мораль, но и в прошлом — уже разделял. Вы совершенно правы — во всём этом нет чести. Я уехал, понимая эту данность, уже не будучи слепым идеалистом, лишь ослом, что шагает по проторенной дорожке, кругами — без цели.
— Не говорите так…
— Но это правда! Осёл и есть! — Демид с такой силой сжал кулаки, что захрустели перчатки. Трость, повисшая на кисти, нервно стукнула по ножке стола. — Я был излишне опрометчив! Мои поступки… возможно, Господь наказал меня ранением, а может — наградил, ведь так я больше не смогу вернуться на фронт — даже если вновь ослепну, вновь воспылаю этой идеей… Нет-нет, отныне — нет. Я всё пересмотрел. Я понял! И я…
— Ваша светлость, — прервала его Лиза. Он казался излишне обеспокоенным, путался в словах и мог ещё многое наговорить, но — не место. Пусть вокруг каждый занят собой, но подобные признания и в это время — они могут выйти боком. — Я рада… Вы и представить не можете, как дороги мне ваши слова.
Они замолчали, смотря друг на друга. Резкое сожаление накрыло Демида с головой — и зачем он это всё рассказал? Разве не собирался он держаться на расстоянии? Оставить всё, как есть — пусть даже она бы ненавидела его?
Не сдержался. Ему претила мысль, что Лиза может думать о нём плохо. И что теперь? Лишь снова выставил себя идиотом! И встревожил её ни в чём не повинное сердце…
— Что же… мне пора. Я задержался с вами излишне — пойдут пересуды, — он перехватил трость, опёрся на неё.
— Мне больше нет дела до пересудов. Путь говорят, что вздумают — я тоже изменилась за время вашего отсутствия. Я бы хотела, чтобы вы остались.
— И всё же мне пора.
Демид видел — его настойчивость ранила Лизу. Будто бы ему неприятно её общество…
— Не поймите меня неправильно…
— Я всё понимаю, — тихо проговорила графиня и присела в реверансе. — До свидания, ваша светлость.
— До свидания, Лизавета Владимировна.
Демид развернулся и поспешил прочь из зала — неловкость и стыд душили, хотелось прогуляться на свежем воздухе.
Глава 23
Санкт-Петербург
Илья не мог не заметить изменений в поведении сестры. Странности отмечались им ещё в первый день, когда он обмолвился об отцовском письме. Взгляд Лизы в тот момент переменился, глаза заблестели, на щеках появился очевидный румянец, о котором она — пытаясь сохранить невозмутимый вид — не имела ни малейшего понятия.