поняла причину этой доверчивости и откровенности: в то время Федор
Михайлович был совершенно одинок и окружен враждебно настроенными против
него лицами. Он слишком чувствовал потребность поделиться своими мыслями с
людьми, в которых ему чудилось доброе и внимательное отношение.
Откровенность эта в тот первый день моего с ним знакомства чрезвычайно мне
понравилась и оставила чудесное впечатление.
Разговор наш переходил с одной темы на другую, а работать мы все еще
не начинали. Меня это беспокоило: становилось поздно, а мне далеко было
возвращаться. Матери моей я обещала вернуться домой прямо от Достоевского и
теперь боялась, что она станет обо мне беспокоиться. Мне казалось неудобным
напомнить Федору Михайловичу о цели моего прихода к нему, и я очень
обрадовалась, когда он сам о ней вспомнил и предложил мне начать диктовать. Я
приготовилась, а Федор Михайлович принялся ходить по комнате довольно
быстрыми шагами, наискось от двери к печке, причем, дойдя до нее, непременно
стучал об нее два раза. При этом он курил, часто меняя и бросая недокуренную
папиросу в пепельницу, стоявшую на кончике письменного стола.
Продиктовав несколько времени, Федор Михайлович попросил меня
прочесть ему написанное и с первых же слов меня остановил:
- Как "воротилась из Рулетенбурга"? {Впоследствии начало было
переделано и сказано: <"Наконец я возвратился из моей двухнедельной отлучки.
9
Наши уже три дня как были в Рулетенбурге"> {3}. (Прим. А. Г. Достоевской.)}
Разве я говорил про Рулетенбург?
- Да, Федор Михайлович, вы продиктовали это слово.
- Не может быть!
- Позвольте, имеется ли в вашем романе город с таким названием?
- Да. Действие происходит в игорном городе, который я назвал
Рулетенбургом.
- А если имеется, то вы, несомненно, это слово продиктовали, иначе
откуда бы я могла его взять?
- Вы правы, - сознался Федор Михайлович, - я что-то напутал.
Я была очень довольна, что недоразумение разъяснилось. Думаю, что
Федор Михайлович был слишком поглощен своими мыслями, а может быть, за
день очень устал, оттого и произошла ошибка. Он, впрочем, и сам это
почувствовал, так как сказал, что не в состоянии больше диктовать, и просил
принести продиктованное завтра к двенадцати часам. Я обещала исполнить его
просьбу.
Пробило одиннадцать, и я собралась уходить. Узнав, что я живу на
Песках, Федор Михайлович сказал, что ему ни разу еще не приходилось бывать в
этой части города и он не имеет понятия, где находятся Пески. Если это далеко, то он может послать свою прислугу проводить меня. Я, разумеется, отказалась.
Федор Михайлович проводил меня до двери и велел Федосье посветить мне на
лестнице.
Дома я с восторгом рассказала маме, как откровенен и добр был со мною
Достоевский, но, чтобы ее не огорчать, скрыла то тяжелое, никогда еще не
испытанное мною впечатление, которое осталось у меня от всего этого, так
интересно проведенного дня. Впечатление же было поистине угнетающее: в
первый раз в жизни я видела человека умного, доброго, но несчастного, как бы
всеми заброшенного, и чувство глубокого сострадания и жалости зародилось в
моем сердце...
Я была очень утомлена и поскорее легла в постель, прося разбудить меня
пораньше, чтобы успеть переписать все продиктованное и доставить его Федору
Михайловичу в назначенный час.
<IV>
На другой день я встала рано и тотчас принялась за работу. Продиктовано
было сравнительно немного, но мне хотелось красивее и отчетливее переписать, и
это заняло время. Как я ни спешила, но опоздала на целых полчаса.
Федора Михайловича я нашла в большом волнении.
- Я уже начинал думать, - сказал он, здороваясь, - что работа у меня
показалась вам тяжелою и вы больше не придете. Между тем я вашего адреса не
записал и рисковал потерять то, что вчера было продиктовано.
10
- Мне очень совестно, что я так запоздала, - извинялась я, - но уверяю вас, что если бы мне пришлось отказаться от работы, то я, конечно, уведомила бы вас
и доставила бы продиктованный оригинал.
- Я оттого так беспокоюсь, - объяснял Федор Михайлович, - что мне
необходимо написать этот роман к первому ноября, а между тем я не составил
даже плана нового романа. Знаю лишь, что ему следует быть не менее семи
листов издания Стелловского.
Я стала расспрашивать подробности, и Федор Михайлович объяснил мне
поистине возмутительную ловушку, в которую его поймали.
По смерти своего старшего брата Михаила, Федор Михайлович принял на
себя все долги по журналу "Время"4, издававшемуся его братом. Долги были
вексельные, и кредиторы страшно беспокоили Федора Михайловича, грозя
описать его имущество, а самого посадить в долговое отделение. В те времена это
было возможно сделать.
Неотложных долгов было тысяч до трех. Федор Михайлович всюду искал
денег, но без благоприятного результата. Когда все попытки уговорить
кредиторов оказались напрасными и Федор Михайлович был доведен до
отчаяния, к нему неожиданно явился издатель Ф. Т. Стелловский с предложением
купить за три тысячи права на издание полного собрания сочинений, в трех томах.
Мало того, Федор Михайлович обязан был в счет той же суммы написать новый
роман.
Положение Федора Михайловича было критическое, и он согласился на
все условия контракта, лишь бы избавиться от угрожавшего ему лишения
свободы.
Условие было заключено <летом> 186<5> года, и Стелловский внес у
нотариуса условленную сумму. Эти деньги на другой же день были уплачены
кредиторам; таким образом, Федору Михайловичу не досталось ничего на руки.
Обиднее же всего было то, что через несколько дней все эти деньги вновь
вернулись к Стелловскому. Оказалось, что он скупил за бесценок векселя Федора
Михайловича и чрез двух подставных лиц взыскивал с него деньги. Стелловский
был хитрый и ловкий эксплуататор наших литераторов и музыкантов
(Писемского, Крестовского, Глинки). Он умел подстерегать людей в тяжелые
минуты и ловить их в свои сети. Цена три тысячи за право издания была слишком
незначительна ввиду того успеха, который имели романы Достоевского. Самое же
тяжелое условие заключалось в обязательстве доставить новый роман к 1-му
ноября 1866 года. В случае недоставления к сроку Федор Михайлович платил бы
большую неустойку; если же не доставил бы роман и к 1-му декабря того же года, то терял бы права на свои сочинения, которые перешли бы навсегда в
собственность Стелловского. Разумеется, хищник на это и рассчитывал.
Федор Михайлович в 1866 году поглощен был работою над романом
"Преступление и наказание" и хотел закончить его художественно. Где же было
ему, больному человеку, написать еще столько листов нового произведения?
Вернувшись осенью из Москвы, Федор Михайлович пришел в отчаяние от
невозможности в какие-нибудь полтора - два месяца выполнить условия
заключенного со Стелловский контракта. Друзья Федора Михайловича - А. Н.
11
Майков, А. П. Милюков, И. Г. Долгомостьев и другие, желая выручить его из
беды, предлагали ему составить план романа. Каждый из них взял бы на себя
часть романа, и втроем-вчетвером они успели бы кончить работу к сроку; Федору