– Да-да, конечно, я забыл, – с иезуитской кротостью кивнул Ника. Мол, ясное дело, музицирование важней родной дочери. – Ну, не буду мешать… Вы занимайтесь.
И пошел в комнату, к книжным полкам.
Посмотрел на свое отражение в стекле, поморщился. Ну что, Фома Опискин, добился своего, испортил жене удовольствие? А если она просто хочет научиться хорошо играть на фортепиано? Вдруг взяла и в тридцать пять лет впервые открыла для себя волшебный мир музыки?
Ведя пальцем по сводному алфавитному указателю произведений, включенных в ПСС Достоевского, он еще некоторое время поугрызался, потом взял себя в руки. Посмотрел снова, уже сосредоточившись.
Особенно изучать было нечего. На букву «Т» в указателе имелась одна-единственная позиция:
«Тайный совет., кн<язь> Д. Обол<енски>й» (1875; неосущ. замысел), XVII, 14, 250,443».
И всё, никакой «Теорийки».
Неужели…?!
Стоп, стоп, – осадил себя Ника. Не будем торопиться. Нужно просмотреть рукопись повнимательней. Скорее всего это черновик какой-нибудь работы, которая впоследствии получила другое название.
Тем не менее в офис он ворвался запыхавшись – ни одним, ни другим лифтом не воспользовался, терпения не хватило.
– Не ушел?
– Пробовал, – хладнокровно ответила Валя, поправлявшая у окна макияж. – Причем с применением насилия. Боксер долбаный. Пардон, я хотела сказать: «жалкий боксеришка». Одними руками много не намахаешь. Тэквондо покруче будет.
– Ты что, его побила? – горестно воскликнул Николас. – Ах, Валя, Валя, ну что мне с тобой делать!
Он заглянул в кабинет и увидел, что владелец уникальной рукописи сидит на корточках, держась обеими руками за промежность. Рукопись он прижимал к груди подбородком. Лицо у парня было бледное и злое.
– Моё, не отдам! – просипел он. – Суки!
– Никто не покушается на вашу собственность, – поспешил заверить его Фандорин. – Ради Бога, простите мою секретаршу. Это я виноват. Она поняла мою просьбу – не отпускать вас – слишком буквально. Но вы ведь, кажется, первый попытались ее ударить? Вот, выпейте воды и успокойтесь…
Он взял молодого человека за локоть, усадил в кресло.
– Если ваша рукопись – то, что я думаю, она поистине бесценна. Это национальное, нет, всемирное достояние! Но чтобы убедиться, я должен ее прочесть. Вы позволите?
– Хрена! – рявкнул Рулон, то есть Рулет, да-да, Рулет. – Гони тыщу, тогда дам. Только при мне.
– Да что у вас всё «тыща» да «тыща», – расстроился Ника. – Говорю вам: возможно, это культурное событие мирового значения! В самом деле, вам нужно выпить воды.
– Не надо мне воды! Где у вас тут сортир?
– За дверью, налево. Может быть, вы пока позволите мне взглянуть?..
Фандорин протянул руку за рукописью, наткнулся на красноречивый злобный взгляд и со вздохом вынул тысячерублевую бумажку. Лишь тогда Рулет сунул ему страницы.
– Только почитать. Вернусь – отдашь, – предупредил невоспитанный молодой человек и быстро вышел.
– Видишь, как ты его оскорбила, – посетовал Фандорин выглядывавшей из-за двери секретарше. – А вначале был такой славный.
Валя презрительно наморщила носик.
– Ничего, сейчас повеселеет.
– Почему ты так думаешь? – спросил Ника, разглаживая слегка примятый первый листок.
– Совершит подвиг – в смысле, подвинется в вену, и сразу станет сахарный.
Но Фандорин этих слов уже не слышал, он читал. Сначала разбирать почерк было трудновато, но довольно скоро глаза привыкли, и дело пошло быстрей.
Теорiйка
Петербургская повѣсть
Сочиненiе Ѳ. Достоевскаго
Глава первая
А может и к лучшему
В понедельник с самого утра Порфирий Петрович занимался делом хлопотным, но небесприятным – обустраивал казенную квартиру, вплотную примыкавшую к его служебному кабинету (удобнейшая вещь!). Кое-что надобно было подправить и подкрасить, прибавить уютца, а самое головоломное – найти место для книг, покамест лежавших в коробках. Прежний жилец обходился одним-единственным шкапом, в котором содержались лишь пыльные тома с законоуложениями, новый же обитатель любил не только юридическое, но и вольное чтение, так что пришлось заказывать столяру два десятка поместительных полок, которые только нынче прибыли и устанавливались на место.
С наслаждением вдыхая запах стружки и свежего лака, надворный советник (таков был чин новосела) аж примурлыкивал от удовольствия, собственноручно расставляя по рядам сочинения Декарта и Мирандолы, томики Лермонтова и Пушкина, равно как и новейшие сочинения европейских литераторов – Стендаля, Диккенса, Гете, ибо был обучен трем главнейшим европейским языкам, не считая древних.