В окнах было темно. Прислуга делала уборку вечером, а потом уходила. Марфа любила на ночь оставаться одна. Когда спишь, в доме никого быть не должно. Потому что спящий человек беззащитен.
А если Валюша? – спросила она себя, поднимаясь на крыльцо. Свернется калачиком на кровати, будет спать рядом.
Достоевского она любит, надо же. Умная, начитанная. Как про эротизм лихо завернула. Занятный экземпляр. Что-то в ней есть необычное, надо будет разобраться. Может, пригласить ее пожить немного, несколько дней? Или вместе съездить куда-нибудь. На Сейшелы, например. Рауль рассказывал, там можно целый островок арендовать. И ни души, только прислуга.
Тут Марфа себя осадила. Стоп, девка. Не увлекайся. Не нарушай основное правило жизни. Валюша твоя – чья-нибудь шлюшка. «Бентли», шмотки от «Гермеса», силиконовые сиськи. Ей наверняка есть, у кого ночевать и с кем на Сейшелы ездить…
Неладное Марфа почуяла сразу, когда открыла входную дверь. Огонек на пульте горел, но кто-то с сигнализацией явно пошуровал – она пикнула необычным образом. Это означало: отключили, потом снова включили.
Кто?
Зачем?
Выбор был такой. Первое: выкатиться на улицу и вызвать по мобильнику патруль. Второе: сразу нажать «тревожную кнопку».
Но Марфа поступила иначе, так как была не робкого десятка и относилась к себе с уважением. Расстегнула сумочку, сняла пистолет с предохранителя. Резиновые пули, валят с пяти метров. Если в упор – насмерть. При этом всё законно: необходимая оборона, и разрешение имеется.
В гостиной побывали чужие. Всё вроде на месте, но торшер чуть сдвинут, угол ковра загнулся, шкаф приоткрыт. Глаз у Марфы был алмаз.
Спокойно, сказала она себе (все-таки разволновалась, не железная же). Тайник хрен найдут, а больше тут брать особенно нечего.
Тихо было, совсем.
Она даже испытала что-то вроде разочарования. Уже представляла себе, как на нее, слабую женщину, попрет воришка, и она в него – ну хорошо, не в упор, а метров с двух – ба-бах, ба-бах по яйцам. Будет что знакомым рассказать.
А потом она зажгла свет и увидела в телевизионной зоне не одного вора, а двоих.
Серого Волка и Красную Шапочку.
Сидели себе рядышком, утонув в глубоченной софе. Смотрели на Марфу.
Она прямо обалдела.
Волк-то был откровенно халтурный: обычный мужик в костюме, только маску надел. Зато Красная Шапочка какая положено: чепчик, золотые кудряшки, передничек, белые гольфы.
Стильно работают, уроды, подумала Марфа, немножко придя в себя. В сказки она и в детстве-то не верила.
– Привет, уроды. Стильно работаете. – И приготовилась выхватить пистолет из сумочки.
Надо было только поближе подойти. Значит, волку – по яйцам, девчонке – по голой коленке. Чтоб не сбежала.
Воры сидели смирно, как голубки, не подозревали, что сейчас пальба начнется.
У «волка» в прорезях маски угольками посверкивали глаза. В руке он держал какую-то плоскую коробочку, вроде футляра от очков.
«Красная Шапочка» посмотрела на литагентшу с ясной улыбкой и заговорила стихами – звонко, как на пионерской линейке во времена марфиного детства:
– Здравствуйте, тетя, я Красная Шапочка! Где моя чудная красная папочка?
И всё стало понятно. Загадка разъяснилась.
– Папочку тебе? – прошипела храбрая Марфа.
Рванула из сумочки пистолет, но футляр в руке (или в лапе?) Серого Волка слегка дрогнул, что-то там блеснуло, и Марфа почувствовала болезненный укол в грудь. Опустила голову, чтобы посмотреть, чем это ее – и потеряла сознание.
Пришла в себя уже не в гостиной, а в аквазоне.
Аквазона у Марфы была – супер. Кто из гостей ни войдет, обязательно скажет «вау!». Тридцать квадратов, посередине аквариум на две тонны воды, дизайнерская сантехника, пол – итальянская мраморная плитка с подогревом.
На этом-то чудесном полу она и очнулась, но подогрев не работал, и было Марфе очень холодно. Тем более, лежала она совсем голая.
Вроде не связана, не скована, а пошевелиться не могла. Тело будто не свое, пальцем не двинуть. А голова при этом работала ясно.
Иголкой парализующей стрельнули, поняла Марфа. Как в зоопарке в какую-нибудь львицу или тигрицу.
Серый Волк и Красная Шапочка стояли над ней.
– Красивая, – с подсюсюкиванием сказала Красная Шапочка – не про голую Марфу, а про декоративную акулу. – Так где папочка, тетенька? Мы с серым все перерыли, три часа трудились. Скажи, тетенька, не капризничай. А то бо-бо будет.
Присела на корточки. Глаза у нее, извращенки поганой, были веселые, спокойные. И Марфа, женщина бывалая, повидавшая на своем веку всякое, поняла, что ей в любом случае не жить.