— Понял. Понял, — спешно соглашаюсь и гляжу на приборы.
Дверь в палату раскрывается. Вошла медсестра и Вэ-Вэ.
— Здрасьте. Что происходит? — резко интересуюсь.
Белые халаты начинают судорожно производить свои действия, меня просят покинуть палату.
Не настаиваю, панику не развожу. Выхожу в коридор. Через минут десять выходит Вэ-Вэ.
— …Сегодня дайте ей отдохнуть и завтра тоже, — говорит это медицинское светило, — Ничего выходящего за стандартные рамки ее состояния. Но сами понимаете…
Понимаю, что поделать. Благодарю его, ухожу. С тяжелым сердцем и чувством.
Приехал домой, долго в ванной оттирал прошедший день. По пути заехал в ресторан, набрал всякой снеди, поэтому на кусках разбитого столика,—осколки бы на ковре убрать,— примостил достаточно хитрый свой ужин, врубил плазму. На сон грядущий захотелось чего-то успокоительного, поэтому пришлось порыться на «ТыТрубе». Нарвался на документальный фильм Сокурова о Тарковском. Снотворное посильнее метаквалона, честное слово. Жую свой кубдари под клавишные звуки и внимаю высокому искусству, ага.
«Герой это не какой-то сверхчеловек...— вещает мне Андрей Арсеньевич, — Ну а какой же герой, собственно, Мышкин? Или Раскольников, убивший старуху-процентщицу? Или Башмачкин, человек мелкий, так сказать чиновник, у которого украли шинель? Или князь Лев Николаевич Мышкин, так сказать, не вполне нормальный человек? И окажется, что искусство-то воздействует на публику не заразительностью своего примера. Это не так! ...Это не правда... А каким-то нравственным что ли способом, облагораживанием, так сказать, столкновением с ситуациями, с миром писателя, художника, который так воздействует на душу человека, что он меняет ее и прочитавшему, посмотревшему то или другое произведение уже невозможно остаться таким, каким он был до этого…».
Спасибо, очень вкусно.
Ну вас!
Включил «Foot Fetish Friday». Единственный худо-бедно легитимизированный и выведенный в открытое пространство подкаст. Заинтересованным советую. Потом «The BadAss Becky Show».
О-о-ох. Другое дело.
Про планшет для Скромницы не забыть бы…
Вырубился практически моментально, однако целую ночь снилась мне исключительных размеров колба с песком. Из-за тонкого стекла сияло солнце, песок был горячим, вездесущим, забивался ко мне в одежду, рот, глаза, за шиворот и в промежность. Через какое-то время песчаная масса начала ссыпаться в дырку посередине. Как потом оказалось, колбой выступала верхняя половина исполинских песочных часов. Когда я почти провалился в черную-пречерную дыру, то из коричневых песчаных масс вылезла змея и начала меня кусать и кусать, в ноги, в бока, в шею, она кидалась на меня, грызла с тонким шипением, но чудовищной настойчивостью. Жгучий песок лился вниз, в сосущее отверстие по центру моей «колбы», я же сопротивлялся, что было сил, а снаружи солнце, сквозь поверхность стекла — холодное и чужое, плюс кусючая змеюка. Чертов аспид не имел большой длинны или размеров, но очень выделялись мрачно-черные, блестящие и по-ящерному бесстрастные, холодно-расчетливые глазки на зеленой-презеленой чешуйчатой шкуре. Впивается мне в бок, шипя, и смотрит, смотрит на меня, а мне и в голову не приходит почему-то взять пресмыкающегося гада этого, да придушить. Наоборот, боюсь его, старательно отворачиваюсь, я бултыхаюсь в песке, хватаюсь за него, но падаю в дыру…
Проснулся в поту за несколько минут до будильника. Проснулся радостно и свежо. Плевать, что рано, главное морок этот прекратился. Поскорее бы накрыл мой похотливый приступ, тогда сны заполнятся женщинами и гиперпатиями всех мастей, а не вот этим вот.
***
— Доброе утро. Как ночь прошла?
Александра ничего не ответила, она сидела и читала чего-то. Никакой на меня реакции. Говоря по чести, я за равноправие. Ибо торжействуй сейчас равноправие между мужиками и бабами, то подойти бы к этой ссыкушке, схватить за кадык (но она же девочка, поэтому за область кадыка), провести добрую пощечину тыльной стороной ладони и повторить приветствие. Так бы я поступил с мужиком, который реагирует на мою скромную персону подобным образом. Ну мужику вместо пощечины по харе бы треснул.
Но если я приложу к ней руку, то сраная мораль не встанет на мою сторону. Могут и административочку припаять. Оно мне надо? Нет. Что ж, балаган mode on.
— Доброе утро, говорю, — громко и ясно, а потом едва уловимо спрашиваю, — Ты лесбиянка?
Она дернулась, резко оторвалась от книги, таки взглянула на меня ошарашенно.
— Что?!
— Что?! — восклицаю ей в тон.
— Что ты сейчас сказал?!
— Доброе утро. Третий раз. Могу в четвертый повторить. Это в наши времена пугать не должно, все лечится.