Концерт
Эта белая рубашка из секонда была именно для такого случая. На кармашке вышит золотистой ниткой скрипичный ключ. Она была совершенно новая, думаю, эта вышивка и послужила причиной, что «такую красоту» выбросили прямо в фирменном пакете.
Белая рубашка была требованием учительницы, а я хотел надеть вязанный полосатый берет, как у негров-музыкантов, и припасённую для такого случая черную майку — этот прикид подошёл бы больше всего к моему исполнению джазовой пьесы. Я был единственным выпускником мужского пола в нашей музыкальной школе, на концерте должен был выступать последним, показывая достижения моего педагога Татьяны Геннадьевны. Как же я не хотел идти! Я знал наперёд как будет построен этот вечер. Сначала выступали первоклашки. Их было всегда очень много. Пьесы повторялись. Как правило – все сбивались или забывали концовку, плакали тихо и навзрыд. Их утешали бабушки и родители. Потом выступали ученики постарше. Четвероклассники так же сбивались и путались от волнения. Пятого и шестого года обучения было уже по человека три-четыре. Родители активно хлопали в ладоши, поддерживая своих чад. Но в целом это было очень и очень тоскливо. Пётр Ильич ворочался в гробу!
Я поздно позавтракал и потащился в школу. Возле лифта столкнулся со своим дядькой Алесем. На своём хуторе он восстанавливал музыкальные инструменты, сам мастерил их и осваивал старинную музыку. К нему ездили музыканты даже из Швеции и Нидерландов. Заказывали скрипки, дуды. Разговаривать с ним не было уже времени, я опаздывал. Шагнул в кабину нашего скрипучего, изгаженного лифта в своей ослепительно белой рубашке и поехал вниз с двенадцатого этажа как на заклание. Где-то возле четвёртого этажа в лифт ворвался утробный звук дуды. Это был вынос мозга! Дядька выполнил мамин заказ — сделал инструмент и сейчас демонстрировал его звук. Я нажал кнопку 12 и поехал наверх.
Дядька, набычившись, дул в трубку, бурдон бархатно гладил звуком все мои кишки. Всё внутри отзывалась на этот сильный, мощный звук. В ушах топали мохнатые мурашки, а дыхание стало задерживаться, сливаясь с долгим гудением. Вот он, наконец, перестал поддувать, пальцы забегали по дырочкам главной трубки — чантера. Глаза полузакрыты, что-то гудит себе под нос. Звук рвётся и пробивает весь наш дом.
Мелодия была несложной, и я со второго раза повторил её. Зачем моя мать заказала дуду – я не знаю. Но сделала правильно. Я не мог выпустить из рук это чудо.
— Я возьму её с собой!
—Ты не разыграешься перед концертом, всех отвлекать начнёшь.
Вообще у меня мать классная. Она режиссёр мультипликационных фильмов. Мыслит нестандартно. Она часто меня удивляет своими прикольными идеями. А тут затупила реально. Дядька похлопал меня по плечу и пошёл курить на балкон. А мать не сдавалась:
— Я пойду с тобой! Родителей приглашали на этот концерт? Я пойду. Ты без меня не сыграешь свой джаз.
И пошли мы вместе.
В школе митусня. Малявки слушают, кто в каком порядке играет. Родители в полном составе: мамы, папы, дедушки, бабушки — с фотиками кинокамерами, цветами. Татьяна Геннадьевна увидела меня – прямо расцвела. Я ж в белой рубашке пришёл!
— Иди разыгрывайся на третьем этаже. Через полчаса начнём. Ты будешь закрывать концерт.
Я погнал на третий этаж. Прыгал через две-три ступеньки. Закрылся в классе, достал из сумки дуду, надул мех… И…
Дверь распахнулась сразу. В ней пучком застряли малявки с круглыми глазами. Я ещё пару тактов сыграл. Слышу – снизу ещё бегут. Затолкал дуду в сумку, а воздух когда из меха спускается, трубки гуляют. И кажется, что в сумке что-то живое сидит. Малые дикими глазами смотрят на это шевеление. Заходить боятся.
Влетает в класс моя мамка.
—Знаешь, на первом этаже как слышно!
— Предполагаю,— веселюсь я,— у нас тут окна дребезжат.
— Надо оправдать присутствие этого инструмента на фортепьянном концерте. И вообще, ты видишь, – из-за тебя никто не готовится, никто не играет.
— Да это бесполезно. По-любому все будут спотыкаться и со слезами начинать по два раза.
— Вот и скажут: ты виноват, не дал детям разыграться! Ладно, пошли в актовый зал, уже пора.
Внезапно моя родительница остановилась на лестнице и, глядя мне в глаза, попросила:
— Когда придёт время тебе выходить на сцену – не иди сразу, скажи громко: «Не хочу, не буду.» Я тебя буду уговаривать с Татьяной Геннадиевной, а ты выйдешь только тогда, когда почувствуешь настоящий кураж. Вот тогда и сыграешь свой джаз. Жалко, конечно, что не разогрелся.