Ирина вышла из комнаты, оставив девушек наедине. Фабиола молчала. Сердце ее было полно различных чувств, голова — мыслей.
— Как ты добра! Презирая опасность, ты отыскала нас, чтобы осведомиться о Себастьяне, — сказала Дарья. — Если бы ты только видела его, когда его принесли к нам! Кажется, сердце зверя, и то бы дрогнуло от жалости при виде этого израненного, истекающего кровью человека. Бедная матушка плакала над ним, как над родным сыном!
— Она очень любит его? — спросила Фабиола.
— Она всех любит; но лично она знала его мало, вернее почти совсем не знала.
— И приняла его? Вы знаете, что вас ожидает, если откроют...
— Конечно, но на то воля Божия! Мы должны исполнить наш долг. Люди — братья. Бог приказал не думать о себе, когда страдают ближние. Мы должны помогать друг другу. Что мы делаем для бедных, больных, гонимых — делаем для Бога. Чего нам бояться? Смерти?
— Но как же они узнали, что вы не побоитесь принять Себастьяна? Почему его принесли сюда?
— Мы христианки, и христиане принесли его к нам; к тому же мама всю свою жизнь посвятила попечению о бедных. Она хорошо лечит; у нее есть целебные травы. После смерти моего отца она посвятила себя больным и несчастным. Ей случается не спать по нескольку ночей кряду и переходить от одного больного к другому.
— А давно умер твой отец?
— Он погиб за веру вместе с нашим дядей в предпоследнее гонение христиан. Дед наш тоже погиб. Бедная мама потеряла отца, мужа и брата... Но мы благодарим Бога! Он послал нам утешение. Мы смогли многих спасти. Христиане нас любят, и в трудные минуты обращаются к маме. Я говорю с тобой откровенно , ведь ты дружна с Себастьяном?
— Да, но я не вашей веры.
— Господь Бог просветит тебя и обратит на путь истины, — сказала Дарья и перекрестилась. — Ты добра, я вижу это; ты милосердная, иначе бы ты не была здесь. Благодать Господня сойдет на тебя и просветит тебя.
Фабиола смутилась еще более; в глубине души у нее что-то шевельнулось; сердце ее наполнилось благоговейным страхом и тайным, ей самой непонятным чувством смирения.
— Лишь только Себастьян поправится, — сказала Фабиола, — я могу перевезти его на мою виллу в Кампанью. Это уединенное место. Его можно укрыть там от преследований и, может быть, испросить у цезаря помилование.
— Едва ли цезарь простит его. Таких примеров еще не бывало, — ответила Дарья, — но во всяком случае перевезти его на твою виллу было бы для него спасением. Я скажу об этом матушке. Как ты добра, благородная Фабиола! Как мы будем молиться о тебе, о твоем спасении!
В эту минуту опять появилась Хлоя. Было видно, что страх не давал ей покоя. Взглянув на ее бледное лицо, Фабиола опять поднялась с места, готовясь уйти.
— Я зайду сегодня вечером, если вы позволите. Вечером прийти безопаснее, не правда ли?... — сказала она.
— Если ты боишься, позволь мне прийти к тебе. Меня никто не знает. Я принесу тебе вести о больном.
— Я боюсь не за себя, — сказала Фабиола с силою, — а только за вас. За себя я не боюсь!
— И за нас не бойся, мы надеемся на Бога и нисколько не боимся опасности.
— Но как можно, — сказала Хлоя, — не думать об опасности? Надо потерять остаток рассудка, чтобы не понимать, какой страшной участи мы подвергнемся, если кто-нибудь донесет на нас. Злых людей много. Бессмертные боги накажут тебя. Немезида будет преследовать тебя всюду, если ты хотя бы единым словом повредишь нам! — продолжала Хлоя, обращаясь к Фабиоле. — Лучше тебе не приходить сюда. Подумай: мы тебя вовсе не знаем! Кто поручится, что ты не подослана? В Риме немало шпионов!
— Хлоя, Хлоя! — воскликнула Дарья с невыразимой печалью. — Как можешь ты оскорблять нашу гостью, друга нашего бедного больного?
— Твоего, а не моего больного. Я его не знаю и знать не хочу. Проклинаю тот час, когда его принесли сюда. Будто неизвестно, что мы погибли, если узнают, что мы приняли его.
Бессовестные! Гостью твою я не оскорбляю и не желаю оскорблять, а говорю лишь правду. Всякий стоит прежде всего за себя. Чем я виновата, что ты мне сестра, что твоя мать — моя мать! Все эти беды обрушились на нас, потому что мы отступились от наших богов, и вас преследуют теперь мои мстители-боги!. .. Слушай меня, Фабиола! Ради себя, ради нас уйди отсюда и не приходи больше! Ты видишь, я поклоняюсь тем же богам, что и ты... Я не христианка и не буду никогда христианкой. Они сумасшедшие, и бегут навстречу своей погибели... но, губя себя, они губят меня. Я хочу, чтобы ты знала и, в случае нужды, засвидетельствовала, что все, что здесь делается, делается помимо моей воли. К нам ходят нищие, к нам несут раненых, которых мы не знаем! Если бы моя воля, я бы не приняла никого. Каждый должен думать, прежде всего, о себе. Мы не знаем этого Себастьяна. Если он христианин, то знал, на что идет, почему же нам гибнуть из-за него? И поверь — все это напрасно: его мы не спасем. Он умрет, а себя мы погубим. Если он умрет, как его отсюда вынести? Это не жизнь, я дрожу от страха ежеминутно! Когда я слышу стук у двери, мне так и кажется, что входит стража и тащит меня в тюрьму, а потом в цирк... зверям!...