Агния поймет и разделит ее страдания! Фабиола намеревалась послать за ней, когда в комнату вошла Грая и подала ей записку. Фабиола прочла ее и вскочила, как безумная. Она схватила себя за голову, побежала и тотчас, не дойдя до дверей, вернулась назад. Глаза ее блуждали; на бледном лице, казалось, не оставалось ни кровинки. Она не могла произнести ни слова. Грая смотрела на нее со страхом, но не смела задавать вопросов своей госпоже. Наконец Фабиола спросила:
— Кто принес записку?
— Солдат, — ответила Грая.
— Позови его сюда!
Солдат вошел, и при виде окружавшей Фабиолу роскоши с недоумением оглядывался и переминался на одном месте с ноги на ногу.
— Откуда ты? — спросила у него Фабиола.
— Я из тюрьмы Туллия и состою в страже.
— Кто тебе дал записку? — - Сама Агния.
— Так она в тюрьме? Не может быть! За что? Каким образом?
— Говорят, будто на нее донес Фульвий, обвиняя ее в том, что она христианка!
— Это неправда! Я могу поручиться за нее. Вот тебе за труды, ступай обратно в тюрьму и скажи Агнии, что я сейчас приду к ней.
Фабиола быстро оделась в самое простое платье, накинула плащ и одна отправилась в тюрьму; там ее ввели в отдельную камеру, в которую заключили Агнию.
— Что это значит? — воскликнула Фабиола, бросаясь на шею к своей родственнице.
— Как видишь! Несколько часов тому назад меня задержали и привели сюда.
— Так этот негодяй Фульвий отважился мстить тебе? Но увидим еще, кто восторжествует! У нас с тобою немало связей. Я сейчас же иду к Тертуллию и расскажу ему обо всем, опровергнув клевету.
— Какую? — спокойно спросила Агния.
— Ту, которую возвели на тебя; будто ты христианка.
— Да, благодарение Богу, я христианка, — сказала Агния и перекрестилась.
Эти слова уже не поразили Фабиолу. Она уже не дивилась. Разве Себастьян, которого она считала лучшим и умнейшим из людей, не был христианином? Могло ли удивить ее, что Агния христианка? Агнию она ставила очень высоко. Она считала ее чистейшею и добрейшею из всех женщин. Спокойствие, ясность Агнии также не удивляли ее: такими видела она Ирину и Дарью. Фабиола только содрогнулась при мысли о том, что ожидает Агнию, и опустила голову. Безмолвно стояла она перед своей молодой родственницей.
— Давно ли? — наконец спросила она ее.
— С рождения; мать моя христианка и крестила меня. Меня воспитывали в христианской вере.
— И ты скрывала это от меня и ничего мне не сказала?
— Ах, Фабиола, могла ли я? — ответила Агния, — вспомни, какие предрассудки укоренились в тебе. Ты приходила в негодование и ужас при одной мысли о христианах, ты верила всему тому, что о нас рассказывали, ты ненавидела и презирала нас.
— Это правда, Агния, но я не знала тогда христиан. Если бы ты и Себастьян сказали мне, что вы христиане, я бы не поверила никакой клевете. Я знала, какие вы люди! Любовь моя к вам оказалась бы сильнее всяких предрассудков..
— Едва ли! — возразила Агния, — Это теперь тебе так кажется. Сколько умных, сколько добрых людей в Риме верило и верит слухам, которые распускают наши враги.
— Хорошо, Агния, теперь не время рассуждать, надо действовать. Пусть Фульвий докажет, что ты христианка. Доказательств ведь он не имеет?
— Они ему и не нужны. Я уже призналась, и завтра опять публично признаюсь.
— Как! Завтра? — воскликнула Фабиола.
— Да! Меня будут допрашивать, чтобы избежать огласки, так как я принадлежу к одной из самых богатых и благородных фамилий. Чего же ты испугалась? Почему ты смотришь на меня такими страшными глазами?
— Но ведь это смерть! — произнесла Фабиола с усилием.
— Так что же?
Фабиола чувствовала, что сердце ее охватило новое, незнакомое ей доселе чувство; она бросилась на шею Агнии и зарыдала на ее груди.
Но эти рыдания не были ни безотрадными, ни горькими.
XXX
— Так как же? — говорил Корвин своему отцу, сидя с ним поздно вечером, — ты думаешь, нам нельзя получить все состояние Агнии?
— Едва ли, Фульвий непременно будет требовать значительной его части... Цезарь ненавидит его, подозревает, что он прислан в Рим с Востока, чтобы обо всем доносить... Он не захочет отдать Фульвию такие богатства, и, всего вероятнее, возьмет себе состояние Агнии. Однако я придумал другую штуку: я хочу предложить цезарю поступить по закону и отдать все имение Агнии ближайшей ее родственнице, Фабиоле, ревностной поклоннице бессмертных богов. Он, может быть, согласится, чтобы лишить Фульвия богатой награды.
— Но какая же нам будет от этого выгода?
— Остается одно последнее средство: старайся приобрести благосклонность Фабиолы; скажи ей, что все это устроили мы: ты и я; таким образом, поставь себя с нею на дружескую ногу. И потом уж твое дело ей понравиться и получить ее руку.