— Конечно, так и должно было быть, кому же еще!
— Ну, претендентов на это место достаточно.
— Что значит достаточно? Ни у кого нет такого опыта, как у тебя! А сколько раз, когда ваш директор болел или уезжал, ты официально выполнял его обязанности? К тому же, твое избрание членом-корреспондентом утверждено, и Сурен Вартанович тебя всегда и во всем поддержит.
— Разумеется, — тон его был суховат, но Ада Эрнестовна не обратила на это внимания.
— Знаешь, Петя, — мечтательно сказала она, глядя в окно, за которым кружились и падали с неба крупные снежинки, — я сейчас задремала в лаборатории, и мне приснилось, что мы с тобой опять маленькие, играем в снежки. И папа с тетей Надей там были. Мне приснились такие интересные подробности — раньше я этого не помнила.
— Скоро вообще на ходу будешь засыпать. Нормальные люди по ночам дома спят, а не в институте просиживают.
Ада Эрнестовна сама не поняла, что ее задело — иронический ли тон брата, его нежелание поддержать разговор о годах детства или то, что он упорно продолжал смотреть прямо перед собой, хотя они стояли у светофора, и можно, кажется, было бы повернуть голову в ее сторону.
— А куда мне спешить, дома меня никто не ждет, — с ребяческим вызовом в голосе проговорила она. На это Петр Эрнестович спокойно возразил:
— Переехать в отдельную квартиру было твоей собственной инициативой, Адонька, из родного дома тебя никто не гнал.
Именно это он говорил сестре, всякий раз, когда она начинала жаловаться на свое одиночество. Крыть тут было нечем — все правильно. Ада Эрнестовна вздохнула — протяжно, как и полагается обиженному судьбой человеку, — а потом откинулась на спинку сидения и умолкла.
…Давным-давно, институт, где работала Ада Эрнестовна, начал строить кооперативный дом, и все сотрудники бросились вступать в жилищный кооператив. Поддавшись общему порыву, она тогда тоже сделала первый взнос, хотя жилплощадь была ей абсолютно не нужна, потому что покидать свою квартиру на Литовском проспекте у нее и в мыслях не лежало. Но не оставаться же в дураках — все подали, ну и почему ей не подать?
Строительство было начато и тут же благополучно заморожено — предполагалось, что оно завершится в неопределенно далеком будущем. Со временем разговоры о кооперативном доме стали частью семейного фольклора Муромцевых. Петр Эрнестович поддразнивал сестру, слагая легенды о ее будущей кооперативной квартире, где будет жить правнук Сергея и Вали Синицыной — хорошей и умной девушки, на которой Ада Эрнестовна страстно желала женить младшего брата.
Однако в шестьдесят пятом события неожиданно начали развиваться с космической скоростью. Начать с того, что тридцатилетний Сергей, устав от холостой жизни, в одночасье женился, но не на Вале — он привел в дом восемнадцатилетнюю девочку Наташу Лузгину. Ада Эрнестовна повздыхала немного, но потом смирилась и даже обрадовалась, когда через месяц после свадьбы оказалось, что юная невестка ждет ребенка. Ко всеобщему изумлению оказалось, что беременна также Злата, жена Петра Эрнестовича, — ей было сорок семь, и прежде почти четверть века она безуспешно лечилась от бесплодия.
В течение нескольких месяцев в семье Муромцевых царила атмосфера восторженного ожидания. В марте шестьдесят шестого у Наташи и Сергея родилась дочка Таня, а две недели спустя появились на свет тройняшки — дети Златы Евгеньевны и Петра Эрнестовича. Эрнест, Евгений и Мария — так решили назвать их обезумевшие от счастья родители. В тот же год строительство кооперативного дома неожиданно возобновилось и было полностью завершено к весне шестьдесят седьмого. К тому времени Ада Эрнестовна, всю жизнь прежде мечтавшая о племянниках, успела понять, что четыре постоянно орущих младенца в одной квартире это совсем не то, что может способствовать ее научной работе. Однажды за ужином, отведя глаза в сторону, она сказала домашним:
«Я всех вас очень люблю».
Поскольку не в ее обычаях было объясняться в любви, за столом наступила ошеломляющая тишина. Сергей, первым пришедший в себя, с искренней тревогой в голосе поинтересовался:
«Адонька, ты не заболела?»
«Нет, но я решила, что всем нам будет намного удобней, если я немного поживу отдельно. Моя квартира готова к заселению, так что в ближайшее время я…»
Все ахнули, а Петр Эрнестович так рассердился, что даже стукнул кулаком по столу:
«Ты соображай немного, дорогая, как ты сможешь жить одна? Ты ведь совершенно неприспособленна!»
Злата Евгеньевна вторила мужу:
«Ты ведь даже поесть забудешь, если тебе не напомнить».