Она с надеждой заглянула в глаза Василию.
– Конечно, – ответил он и вновь взялся за краски.
Глава 13, часть 1
Небольшой амфитеатр, возведенный в отдаленном углу свежеразбитого городского парка, представлял собой образец рациональной рекультивации. Котлован, который он теперь занимал, начинали рыть для строительства нового технологического резервуара расположенных неподалеку очистных сооружений. Однако, как это обычно бывает, деньги внезапно закончились; подрядная организация обанкротилась, попутно успев освоить целых три спасительных транца; комбинат по очистке вод был своевременно закрыт; а котлован оказался замазан жирной кляксой на подписанном за очередной стопкой генплане. Так, неожиданно для всех крупных размеров неглубокая яма была причислена к территории, подлежащей озеленению. Ее пологие склоны усеяли высокие бетонные ступени, окрашенные в пугающе грязный бледно-желтый цвет, призванный изобразить причастность к античности. На дне расположилась полукруглая деревянная сцена с целым каскадом подсобных помещений. А за ней протянулась узенькая речка-вонючка, вся выходившая из берегов в попытках создать ощущение побережья.
В целом, если не обращать внимания на замысловатую историю данного места, оно невероятно удачно исполняло свою декоративную функцию. Будучи крайне живописным, скрытый в глубине амфитеатр, создавал у забредших к нему людей сладкое ощущение притаившейся сказки. Именно по этой причине его довольно быстро облюбовали разномастные колоритные парочки.
Гости постепенно прибывали, вальяжно оккупируя все новые и новые ступеньки.
Василий сидел рядом с Ди на верхнем ярусе, с интересом наблюдая за последними приготовлениями.
Двухметровый жених, стоявший сбоку от сцены, был похож на латентного Вуки, настолько свиреп был его шерстяной покров. От нетерпения он жевал волосы, и обгрызенные кончики уже образовали у его ног достойный ковер с замысловатым узором.
На сцене шуршал одеждами мрачного вида жрец, стоя между двух узких бронзовых колонн с шаровидными набалдашниками, напоминавшими скорее устройства для снятия статического электричества, нежели свадебные украшения. Несмотря на преющий в низине жар горячего летнего солнца, он был облачен в плотный темно-синий плащ, закрепленный на груди двумя большими круглыми бляхами. Лицо жреца скрывал высокий клобук, длинный конец которого спускался ему до самого пояса. Спереди у плаща имелся вырез, открывавший взору невзрачную серую рясу.
Василий вопросительно взглянул на Ди. Девушка улыбнулась. Хрупкая, одетая в легкое белое платьице, с фантастическим лабиринтом коротких черных волос, она, словно фарфоровая балерина, приковывала к себе брошенные украдкой, полные вожделения взгляды.
– Они Инсектанты, – объяснила она. – Последователи Божественного Порядка. Верят в то, что из космоса придёт Влкй Чрвь и пожрет их. Так заканчивается каждый цикл. Вселенная всего лишь его корм. Все что мы можем – это плодиться, дабы увеличить ее массу и продлить агонию. Уничтожив вселенную, Ненасытный скинет старую плоть, совьет кокон и переродит себя. В коконе он будет дремать миллионы лет, набираясь сил и ожидая, когда из прежней плоти возникнет новая вселенная. Чем больше он съест, тем больше будет этой плоти и тем больше будет новая вселенная. Бесконечный цикл. Мир – всего лишь полоумная личинка, поедающая свой собственный хвост.
– Вилкий?? – переспросил Василий, не отводя взгляда от девушки.
– Влкй, – произнесла она, смешно при этом прищурившись, словно чихая. – Вообще без гласных. Так сейчас модно говорить.
– И суть всего происходящего заключается лишь в том, что они соединяют усилия в стремлении прокормить своего несуществующего червя?
– Не совсем так. В своей бескрайней любви друг к другу, своим потомкам и человечеству они стремятся принести все возможные жертвы, дабы продлить агонию оставшимся. Дать им шанс совершить то же самое и тем самым оттянуть неизбежное еще немного.
– Пока смерть ни разлучит их, – иронично завершил Василий.
– Пока смерть ни разлучит их, – подтвердила Ди, сделав вид, что не заметила его иронию. – Высшее проявление романтики на стыке Смерти и Любви, ведущее к появлению новой жизни, как апофеозу последней. Все любовь и все смерть. Есть в этом особая сакральная фатальность, способная открыть настолько сильные грани двух извечных значений. По-моему – это завораживающе.