А дальше идет фадеевский комментарий: «Я воспринимаю это не в корыстном мещанском смысле: «где хорошо, там и — отечество», а в очень русском благородном смысле, в каком Лев Толстой говорил о русском народе, как о «силе завладевательной», то есть способной распространяться в необозримую ширь, с полным уважением к другим нациям, с необычайной верой в возможность преодоления любых невзгод и лишений и верой в мощь свою, своего труда, когда везде, где бы ни появился русский человек, можно сделать Россию, ту родину, которую русский человек всюду приносит с собой».
Именно таким и предстает русский народ в романе «Последний из удэге», раскрывая свои судьбы по-новому в новые времена, приумножая достоинство своей нации.
До поры до времени критические оценки Фадеева мало волновали. Его ждет впереди поражение? А он не боится рисковать, так как знает, что, «…если обязательна рассчитывать на поражение, нельзя одержать победу, нельзя овладеть крепостями. Сам я думаю, что я в силах написать то, что я задумал, — без этого нельзя работать».
Творческая смелость — в крови Фадеева-художника. Согласно писательской воле начинают звучать все регистры его таланта: материал, метод, объем — все в полном и неожиданном соответствии. Да, работает он медленно, с большим трудом. Но и с жаром, с душой.
Вот что писал А. Фадеев Александру Серафимовичу, тогдашнему редактору журнала «Октябрь». Письмо написано, очевидно, в декабре 1928 года.
«Дорогой Александр Серафимович! Не сердитесь на меня за «Последний из удэге». Дело в том, что начало романа (около листа) никуда не годится, его нужно переделывать. Если принять во внимание, что я переделывал это начало уже буквально 30-й раз, то Вам станет ясно, что я переделать его не могу, пока начало это не остынет и не вырисуется передо мной конец романа. А между тем из предполагаемых 20 листов я имею 9 написанных, из коих только 5 готово к печати, включая плохое начало. Если бы оно было хорошо, я, понятно, управился бы, печатая в месяц по 2 листа, пропустить первую часть (в размере 8 листов) по апрель месяц включительно. Печатать плохое начало не могу. Мне и стыдно публиковать плохое… тем более, что роман-то в целом пока что очень удался. При том такой нажим со всех сторон: «Когда кончишь?», «Когда начнешь печатать?» и т. п., что нужно поражаться железной выдержке в смысле самой тщательной работы.
1. Если я сумею выправить к 15 декабря начало, обязательно начнем с января.
2. Если нет, но Вам обязательно требуется что-либо из романа в первый же номер, то я могу дать отрывок (без начала в 4 листа).
3. Если можно как-либо обождать, то с февраля или с марта я мог бы начать по-человечески и пропустить целиком одну или даже 2 (по 12 листов) части…»
По своему названию произведение Фадеева перекликалось с «Последним из могикан» Фенимора Купера. Но только по названию. Американский писатель видел избавление от всех бед в естественных, не отягощенных эгоизмом буржуазной цивилизации, отношениях человека и природы. Он считал, что только среди природы человек обретает свободу и покой.
Последний из могикан Ункас погибает под натиском цивилизованных народов. А сын Сарла, последний из племени удэге, будет — по замыслу Фадеева — «расти под счастливой звездой».
Племя удэге оставалось одиноким в постоянной борьбе за свою жизнь. Время, как темная скала, стало на пути, приглушив всякую надежду на избавление. Один только миг, краткий, как блеск молнии, и эта народность исчезла бы с карты земли. В удэгейце Сарле чувствуется что-то гордое и сильное. Устойчивость древности. Но он уже и человек XX века. Ему дано изведать тяжкий шахтерский труд, и в его голове охотника и воина зреют необычные мысли о хлебных полях в таежном краю. Он слышит и понимает, куда движется время.
С апреля 1929 года начала выходить «Литературная газета». Одна из ее интригующих рубрик «Переписка писателей». Судя по всему, редакция предполагала сделать ее живой, дискуссионной, доверяя начать диалог Виктору Борисовичу Шкловскому — неутомимому, острому, мобильному полемисту. По своим взглядам он близок литературной группе Владимира Владимировича Маяковского. Влюбленный в Толстого не менее глубоко, чем Фадеев, Шкловский в то время доказывал свою любовь к великому писателю как-то «зигзагами», «кувырком». Он до конца убежден в том, что учиться у Толстого нельзя, что в области формы Толстой — «погасшая звезда». Тот, кто думает иначе, не может считаться новатором. Метать стрелы в «староверство» романной формы Фадеева ему доставляет истинное удовольствие.
Итак, первый номер «Литературной газеты» от 22 апреля 1929 года. На открытие второй полосы под рубрикой «Переписка писателей» письмо: «Виктор Шкловский — Александру Фадееву».
Из письма:
«Я думаю, что лично вы сейчас делаете ошибку. У вас не выйдет (мы об этом говорили в поезде) роман «Последний из удэге». Он не должен выйти. Несмотря на частичный успех «Разгрома», повести, к сожалению, цитатной. У Купера было окончание — семейство переселенцев, наконец, устраивалось.
Кого вы устроите?
Это форма кольцевого сюжета, форма законченной вещи и частный случай этой формы — она не годна, ее можно донашивать, но ее не стоит делать».
Заканчивая свой монолог, Шкловский советует:
«Во имя своих возможностей не правьте по свету потухших звезд».
Ответ Фадеева публикуется в следующем номере. Этот ответ явно разочаровывает Шкловского: его, адресат отказывается вести дискуссию, полагая совершенно справедливо, что лучшим доказательством правоты писателя будут не теоретические споры, а сам роман.
Из письма Александра Фадеева — Виктору Шкловскому:
«Тов. Шкловский!
К сожалению, я не имею возможности ответить вам сейчас но существу вопросов, затронутых вами в письме ко мне. Прошу извинить меня. Вопрос о том, «выйдет или не выйдет у меня роман «Последний из удэге», решается в настоящее время практически. Я очень занят этим. Физически невозможно сейчас переключаться на иной — «теоретический» — лад…
С товарищеским приветом,
29 апреля 1929 г. А. Фадеев».
Спорить не о чем.
«Литературная газета» публикует дружеский шарж «Переписка А. Фадеева — В. Шкловского в изображении Кукрыниксов». Фадеев изображен в скупых одеждах удэгейского охотника. Сидит прямо, по-восточному, поджав под себя босые ноги, а его атакует со всех сторон напористое, головастое племя людей с пиками-перьями — обличьем и энергией похожее на Шкловского. Фадеев улыбается с мудростью древнего смелого человека.
Весной 1928 года советские писатели и читатели переживали радостные дни. После нескольких лет пребывания за границей в Москву из Италии приехал А. М. Горький.
Вечером 7 июня 1928 года Горький присутствовал на собрании Федерации советских писателей. Здесь были А. Серафимович, А. Толстой, Ю. Либединский, М. Кольцов, А. Караваева и другие. Александр Фадеев приветствовал гостя. В президиуме Фадеев сидит рядом с Горьким.
Это был памятный день в истории советской литературы. Анна Караваева так вспоминает о встрече писателей с Горьким: «Помню миг торжественно-взволнованного молчания, когда высокая фигура Горького появилась в глубине эстрады в нашем невысоком зале заседаний по улице Воровского… Едва Горький приблизился к столу, накрытому красной бархатной скатертью, за которым стоя встретили его члены президиума собрания, как переполненный зал словно содрогнулся от грома рукоплесканий. Горький поклонился всем и сделал рукой знак, как бы показывая, что благодарит, тронут встречей, но давайте, мол, товарищи, приступим к делу!..