— Однако ж у него их не отберешь!..
— О, Ефрем Иванович! Вижу, ты главного в Аграгосе не повидал. Вот побываешь в Дынхее — все поймешь.
Ефрем махнул рукой.
— А я и так уже все понимаю. Жизнь в этой вашей стране убога и несправедлива. И вот в Джин-Джоне, мне сказали, оружие два брата друг на друга заготовили.
— В Джин-Джоне? Это где?
— В Пустыне. Два братца вооружились, что говорится, до зубов. На пороховых бочках спят.
— А кто их кормит?
— Сами кормятся. Прежде овец разводили, а ныне ворон.
— Зачем им вороны?
— На мясо. Чем, думаешь, нас кормят?
— Говорят, фаэтовской курятиной.
— Как же — курятиной! Я тоже, дурак, верил. Обычная ворона в соусе.
Китаец взял в руки банку из-под тушенки.
— Но мы ели, слава богу, свинину.
— Кто его знает. Может, это суслики в маргарине. В пустынях, знаешь, много сусликов. — Ефрем поднялся. — Ладно. Живы будем — не помрем. Айда вкалывать. — Он положил в сумку пустую банку, чтоб не засорять поле. — Скажу тебе так… Сам я не глуп, но ты голова!.. Как же можно с умом-то без настоящего дела жить?
У китайца повлажнели глаза. Он тоже поднялся. Не ответив, оглядел все поле.
— До конца рабочего дня еще часов пять, Ефрем Иванович. Сколько же мы напашем?.. Будет Гонхей! Будет.
5
Гостиница Гонхей — это то место в городе, возле которого останавливаются все синие автобусы и от которого начинаются. И, надо сказать, высокое городское начальство позаботилось о том, чтоб людям было где ожидать транспорт. На конечных остановках десяти маршрутов, — их расположили слева от гостиницы, — непременно имелись навесы и скамьи под ними, выкрашенные, конечно, в синий цвет. Вообще на площади все было синим и гостиница синей; тут возле нее стояли полицейские — кто с дубинками, кто с регулировочными жезлами.
Ефрем, прибывший утром в Гонхей на попутной машине, случайно обнаружил своих друзей на конечной автобусной остановке маршрута. Все четверо одиноко сидели под навесом на синей лавке, прижавшись друг к другу. Пустые рюкзаки лежали у них на коленях.
Он побежал, пересекая оставшуюся часть площади, но полицейский свисток остановил его, потребовал вернуться на пешеходную дорожку.
Первым его увидел Маратик.
— Дядя Ефрем! Дядя Ефрем! Ура!
Утяев вскочил и бросился навстречу. Просияло Асино лицо.
Людмила Петровна поняла, что происходит, лишь когда Ефрем оказался рядом.
— Ох, вернулся! — всплеснула она руками и заплакала.
Ефрему сейчас казалось, что дороже и ближе этих четверых у него никого нет. Он чесал свою уже коротко отросшую бороду и шмыгал носом, как простуженный. Но все-таки в конце концов не выдержал, поднял на сиденье Асю, Маратика и расцеловал их.
Встретились. И время в радости остановилось. Один Ефрем понимал, что надо торопиться. К вечеру он должен был либо вернуться на подсобку, либо исчезнуть из Аграгоса.
Еще дорогой возник план: если он встретит своих, то последний оставшийся мешок с фаэтовской валютой сунет какому-либо пограничнику, чтобы тот вывез пять человек за пределы пространства.
Но денег, увы, не оказалось. Он узнал горькую историю их исчезновения. Все до последней пуговицы растрачены. Сегодня утром внезапно обедневших туристов выселили из гостиницы. Стало быть, нужен новый план.
На счастье автобус из Дынхея приходил редко, можно было спокойно сидеть и разговаривать.
Узнав про Икса, Ефрем сразу понял, кто украл деньги. Он решил, что этого проходимца надо припугнуть и использовать в своих целях. Но появится ли он?
— Обязательно, — сказал Утяев. — Я уверен. Дождя нет… э-э-э… солнышко. Придет.
И Людмила Петровна подтвердила:
— Придет. Он вчера нас кормил на свои деньги.
— На свои? — горько усмехнулся Ефрем. — Глупые вы люди. Он кормил вас на ваши же денежки.
Тогда Утяев подумал и сказал, что есть еще один человек, который обещал помочь, — Ван. И подробно рассказал о своей позавчерашней поездке в Дынхей. Ефрем, выслушав, не удержался от крепкого словца:
— Эта шкура — полицай.
— А я, как узнала, сразу испугалась, — сказала Людмила Петровна. — Хуже бы от него не было, от этого вашего Вана.
Утяев чмокал губами, подбирая, видимо, слова, потом произнес:
— Это живой труп. Но психологически человеку захотелось, как говорится… э-э-э… козырнуть порядочностью…
— Значит, по-твоему, придет?