— У меня в отряде до десятка раненых. Со вчерашнего дня из поиска не вернулся разъезд, — сообщил Кучуков.
Ко мне подошел Ушаров. Спросил:
— Ты позавчера отпускал Елишенко?
— Нет, а что?
— Ничего... Он на месте?
— Во главе эскадрона был перед выступлением. Нужен тебе?
— Вызови его под каким-нибудь предлогом.
Командиры и комиссары полков поскакали вдоль колонны к своим бойцам. На мгновение наступила тишина. Из густых ветвей разлапистой старой шелковицы, росшей у входа в чайхану, раздалось мирное воркованье горлинки, так не вязавшееся со всем тем, что происходило окрест.
По строю кавалерийской бригады разнеслись слова команды:
— К пешему бою готовься!.. К пешему бою слезай!
Эскадроны привычно построились в две шеренги вдоль дороги. Коноводы, держа на поводу по две лошади, ушли на рысях в безопасное место.
— Ну, как, оторвем за Советскую власть?! — говорил с веселой усмешкой комиссар Первого полка Филиппов. «Оторвем» было бойкое словечко, перекатывавшееся из части в часть по нашему Ферганскому фронту.
— Оторвем, товарищ комиссар! — пообещали красноармейцы.
Вот артиллерия тронулась на огневую позицию. Мы ждали сигнала. Нервы напряжены до предела. Ко мне подъехал бригадный врач Чеишвилли.
— Скажите, где мое место? Куда поставить повозки.
— Располагайтесь с артиллерией!
— А я только что от артиллеристов! Какие-то басмачи подползли к батарее, подняли стрельбу и сразу убили коня.
— Все же вам лучше быть с батареей, — посоветовал я.
— А бой жаркий будет? — робко спросил врач. Я пожал плечами:
— Кто знает...
Чеишвилли попал в кавбригаду по мобилизации, еще не привык к боевым условиям, не «обстрелялся», как говорится, и в большое дело попал впервые. Неплохой наездник, стройный и щеголеватый, он уверенно сидел на кровном темно-гнедом текинце. Уж не знаю, где раздобыл он новенькое офицерское седло, оголовье с медным набором. Потник под седлом бригврача был ярко-зеленого цвета, и в моей памяти по ассоциации непроизвольно возникла зеленая рубашка удалого командира третьего эскадрона Елишенко. Таких гимнастерок ни у кого в полку, да и в бригаде не было. Сам сшил, видать.
— Милованов, — приказал я адъютанту полка, — Елишенко ко мне!
— Елишенко! К командиру полка! Елишенко! — вслед за Миловановым повторили по строю несколько голосов.
— Сейчас явится, — сказал я Ушарову.
Комэск Елишенко подошел быстрым четким шагом и, лихо звякнув шпорами, взял под козырек. Лицо его дышало отвагой. Я встретился взглядом с Ушаровым, стоявшим около чайханы.
— Опять в этой дурацкой блузе! — сердито заметил я. — Как попугай! Огонь противника на себя навлекаешь!
— Виноват! Другой нет у меня.
— Еще раз появишься перед эскадроном в зеленой рубашке — сниму с командования. Да еще суток двадцать получишь. Понял?!
— Так точно, товарищ командир, понял!
— Ну зачем ты из себя мишень делаешь? — мягче сказал я. — Тебя за версту видно, как сизоворонку на проволоке. Убьют ведь...
— Пуля — дура, — сказал Елишенко. — Она не разбирает.
— Учти! — предупредил я строго.
— Исправлюсь, — заверил лихой комэск и четко повернулся налево кругом.
Начальник разведотдела проводил его долгим взглядом.
— Зачем он тебе понадобился? — спросил я у Николая.
— Кто? Елишенко?.. Да так... — неопределенно ответил он. — Служба, Марк...
...И вот грохнул первый пушечный залп. Это был условный сигнал к наступлению. Пешие цепи высыпали на поле.
Я был с первым взводом первого эскадрона. Справа около меня Ушаров вынул бинокль. Рядом слева шел, лихо заломив фуражку и покручивая русые усики, адъютант полка Милованов, недавно вернувшийся в строй после ранения, справа — молоденький, лет девятнадцати начальник пулеметной команды Масков, следом за ним двое ребят тянули «Максима». Остальные три полковых пулемета были распределены по эскадронам.
Противник повел сильный ружейный обстрел наших цепей. А мы шли и шли. И не стреляли. Стрелять пока было не в кого. Шагах в двухстах от земляного бруствера мы залегли и стали окапываться. Землю рыли шашками. Раз и другой прогромыхали наши пушки.
Между тем винтовочная стрельба с обеих сторон разгоралась... Пеший бой, медленно развертывающийся по всем правилам тактики, труден для кавалериста, разлученного с верным другом — конем. То ли дело мчаться в конной лаве на врага по широкому ровному полю. Шашки вон! Сам черт не страшен лихому коннику! Ох, как медленно тянется время для тех, кто залег в цепи! А солнце поднимается все выше, палит спины и затылки все нещаднее. Пересохло во рту. Жалею, что не напился впрок в чайхане. Завидую Сулейману Кучукову. Он успел. А мне придется ли когда испить студеной?.. Я видел перед собой высокий вал, протянувшийся вдоль арыка, а за арыком — шеренгу густолистых тополей. Тополя какие-то нереальные: листья на них были то густо-зеленого цвета, то в одно мгновенье, как по волшебству, становились белыми. Это под дуновением ветра, тянувшего с гор, листья оборачиваются то лицом, то изнанкой.