Ильин взлетел на скалы - как по ступенькам взбежал, пока мы выползли следом, языки на плечи повываливались.
- Фамилия?
- Такой-то...
- Отлично! Вот на эту сопочку. Смотришь в прицел, прикидываешь, - и уже к следующему: - Твоя фамилия?
- Такой-то...
- Вот на эту скалу. То же самое. Все понятно? Вперед! А вы за мной!
Только вскарабкался - упал. Какой прицел?! Какой "прикрываешь"?! Язык бы втянуть да воздуха побольше, а он уже сигналит. Что делать? Встал, побежал... И попробуй не побежать! И быстро! Отстанешь - до конца рекогносцировки не нагонишь! Это только лоси да волки на таких скоростях передвигаются!
И в полку, кстати, было то же самое. Ни разу за полтора года совместной службы я не помню случая, чтобы Ильин не пришел проверить караул. А если батальон не на операции, то из семи пять дней в неделю он в карауле. И каждую ночь капитан не спит, два-три часа ходит, посты проверяет. Но он не был тем человеком, который никому не доверяет и поэтому все делает сам.
Чужой работы Ильин никогда и ни за кого не делал. А лишь проверял, как подчиненные выполняют свои служебные обязанности. Сам он выполнял их безукоризненно. Ни одного упущения, ни одной ошибки, пусть самой незначительной, за всю службу он так и не допустил.
А как Ильин умел постоять за себя и свое решение! И как мог за него ответить!
В середине лета 1983 года был отдан приказ по воинской части: в очередной раз пристрелять и перепроверить все оптические приборы и прицелы. Ротный взял пятерых снайперов, пару гранатометчиков; мы взвалили на себя АГС, три РПГ, все "СВДшки", собрали в вещмешки прицелы от остальных АГСов, патроны, гранаты и не спеша поплелись на полигон. Капитан, естественно, был уже там. Расположились между пятой и минбатом, так же не торопясь занялись делом. Людей немного, работа рутинная - тысячу раз деланная переделанная, настроение летнее, занимаемся... Дежурный по полигону иногда поднимает мишени, иногда нет, в общем, все работают.
Начало спора я пропустил, заинтересовался на фразе: "Да ладно, капитан, так никто не стреляет!"
Поворачиваюсь. Спиной ко мне стоит Пухов, мой командир роты, а рядом главный минометчик батальона добряк капитан, которого даже солдаты иногда в глаза называли Леша, улыбаясь, что-то доказывает Ильину. Подхожу поближе. Цезарь молчит, минометчик шутя горячится:
- Ну ладно, командир! Ну, под километр из СВД без прицела, может, и он, - тыкает в меня пальцем, - попадет! Но из АГСа - извини! Ну... допустим! Кто тебя знает?! Но вот из миномета! Ну уж нет! Из-ви-ни! Я, капитан, десять лет на "самоварах" сижу, "абортов" тысячу, наверное, сделал! Отвечаю! Без прицела никто и никогда не стреляет! Никто! Даже духи!
Ротный чуть ли не в голос смеется, Ильин, как всегда, бесстрастен. Спокойным голосом, без тени сомнения:
- Пари?
Порешили следующим образом: начштаба делает по три выстрела из винтовки, гранатомета и миномета. Оптики - нет, для СВД цель - ростовая фигура на вершине холма, где-то восемьсот-восемьсот пятьдесят метров, для АГС - кабина от "Урала", это метров девятьсот, и для миномета - остов "уазика" метрах в шестистах. Для победы достаточно было сделать хотя бы одно попадание из каждого вида оружия. Приз - десять банок югославского джема из военторга. Ильин стоял молча и отсутствующим взглядом смотрел на заснеженные перевалы, а все технические вопросы решали между собой наш ротный и Леха Белов. В роли рефери выступил начполигона. Пухов спросил - согласен ли тот на такие условия. Цезарь молча кивнул.
Начал без разминки. Я уже подсуетился, прицел снял. Протягиваю. Спокойно берет винтовку, не спрашивая, пристреляна ли, становится на линию и двумя выстрелами с колена укладывает крайнюю мишень. Солдатня радостно заорала, ротный просиял, а командир минбата выдал нечто шутливое, но не очень радостное. Кабину Ильин накрыл тоже со второго раза и третий раз стрелять из гранатомета, конечно же... не стал, - пошел к минометам.
Направился почему-то не к первому, а сразу ко второму, но и тот ему чем-то не понравился, выбрал третий. Примерно выставил, походил вокруг, посмотрел, еще подкрутил, еще отошел, посмотрел, чуть-чуть подправил и, уже не вставая... положил с колена мину. Пока она по траектории набирала высоту, пока со свистом падала, Ильин встал, отряхнул штанину и повернулся к Леше. По всему его виду было ясно - стрелять он больше не намерен. И правда - мина легла настолько рядом, что многострадальный ситообразный "уазик" крякнул, подскочил, и что-то там от него в очередной раз отвалилось. (А ну-ка - два года мишенью отработать!) Солдатики взвыли от восторга. Но Белов решил напоследок немного поломаться:
- Нет, извини, командир. Это не прямое попадание! Так что давай, еще два выстрела за тобой.
Ильин, конечно, вполне мог послать его подальше и вечером все равно получить свои законные десять банок, но какой Цезарь унизился бы до спора с плебеем?! Он молча развернулся, подошел к миномету, взял из ящика мину и... не притрагиваясь к миномету, небрежно положил ее в ствол. Выпрямился, чуть ли не по-уставному развернулся на месте и, не оборачиваясь, направился в расположение полка. Да и оборачиваться нужды уже не было. Толпа, окружившая спорщиков сплошным кольцом, не то что взвыла, а буквально завизжала от восторга, когда мина рванула точно посередине искореженной машины.
Леха, засмущавшись, побежал следом, то ли извиняться, то ли обговорить время подношения приза. Тем временем солдаты минометчики, как всегда, все опошлили своими комментариями. Как оказалось, после выстрела тренога (или как там она называется) "самовара" дает незначительную осадку на грунте, и следующая мина ложится всегда дальше предыдущей. Чем больше выстрелов, тем меньше осадка - грунт утрамбовывается. Обычно это несколько метров в начале стрельбы, и чем дольше стрельба, тем меньше разлет. Я тут же помчался за подтверждением. Так и есть! В ящиках первых двух минометов было полно мин, а в третьем всего одна. Такая жалость - как все банально!
Второй случай произошел через несколько месяцев. Проводили очередную колонну. Осень, жара неимоверная. И вот она - долгожданная ночевка на "точке" Второй мост.
До ночевки, впрочем, еще далеко, часа три только, но дальше сегодня уже точно не пойдем. И очень хорошо, "точка" эта, не считая Каракамара, самое благословенное место на всей дороге. Главное ее достоинство не в том, что район относительно спокойный и сама "точка" довольно просторная, а в том, что на ней заботливыми солдатскими руками (для себя же!) сделано маленькое озеро с проточной водой. Дно каменное, базальт, вода как стекло - ни песчинки, прогревается за день градусов до сорока - сауна!
В полусотне шагов, под самым мостом, в Кокчу вливается какой-то приток, именуемый всеми почему-то Пяндж. Туда не то что лезть - смотреть страшно. Кокча дикая, ледяная, мутная, а вот приток ее, не менее дикий и ледяной, чист и прозрачен - дно каменное, и галька по берегу.
Пока "молодняк" огромной толпой запрудил бассейн, мы, "старики", терпеливо стоим в боевом охранении - вечерком спокойно попаримся, и людей поменьше, и времени раз в десять побольше. Рядом стоит Ильин, разговаривает с седоусым капитаном, начальником точки. Ему, конечно, купаться некогда, ему вообще отдыхать некогда. Правда, и он себе послабление позволил - каску снял. Все-таки "точка" Второй мост, дальше сегодня не двинемся. А в горах Ильин каску ни за что бы ни снял. А как же?! Положено в боевых условиях иметь каску на голове? Положено! - какие еще тут могут быть вопросы? Это Масловский, уже будучи подполковником, в конце службы мог позволить себе роскошь выйти на операцию с одним болтавшимся где-то у колена пистолетом Стечкина (это, примерно, как выйти на Куликово поле, вооружившись спортивной рапирой, или на Бородинское сражение с резиновой дубинкой, а может, и еще хуже!)