Солнце освещало фигуры вооруженных крестьян, солдат, рабочих и матросов.
Купол театра отливал серебром, и все сооружение было похоже на неведомого зверя, припавшего к земле. Колонны были похожи на редкие зубы, между которыми протекали ручейки людей.
По аллеям парка прогуливались молодые люди, женщины с маленькими детьми сидели на газонах, собравшись в кружок – читали стихи и пели под гитару, молодые художники оттачивали свое мастерство.
Александр присел на скамейку – идти внутрь не хотелось. Собравшиеся у входа, поглядывали на большой циферблат, по которому медленно ползли стрелки… еще несколько минут и любители науки и техники будут вынуждены уступить место театралам.
Ребята вышли вместе со всеми.
– Чего не пошел-то? – спросил Смирнов. – Нас подбил слоняться по полупустым залам, а сам здесь – свежим воздухом наслаждаешься?
– Сочиняю приветственную речь – должен же кто-то, кто знает вас с первого класса, вспомнить вехи большого пути… каждому показать его тропинку и мысленно подтолкнуть!
Ребята засмеялись
– Всем показать их дороги? – спросил Пашка. – Ну, ты заврался, Морозов!
– Тяжелая работа – вылепить из ленивого Смирнова подобие крупного ученого… боюсь, дотронется до тебя какой-нибудь настоящий академик, ты и лопнешь, как тот жираф!
Все так и покатились со смеху.
Смирнов стоял бледный, растерянный, сжимающий кулаки.
Стрелки часов пришли в нужное положение, и раздался первый колокольный "бом!". Люди устремились внутрь, и только Выпускники вопросительно глядели на Морозова.
– Идите, – он махнул рукой, – я догоню.
Смирнов рухнул рядом.
– Мог ведь промолчать, Сашка, – простонал он. – Зачем при всех-то?…
Александр пожал плечами и сказал:
– Что раскис, герой? Будешь защищать свои проекты, получишь от оппонентов по-настоящему!
Пашка недобро посмотрел.
– Нарвешься ты еще, Морозов на того, кто тебя вывернет наизнанку – при всех… вспомнишь тогда меня…
– Если впереди, как щит, работа важная будет, отлично сделанная – отобьюсь!
Пашка сник.
Прибежал Лопатин и закричал:
– Скоро спектакль начнется, нас уже с мест гонят!
– Зови всех сюда!
Выпускники вышли из театра недовольные, злые.
– Морозов, что за шутки? Обещал речь со сцены сказать, вот и давай!
– Забыл я, что спектакли-то на большой сцене… надо было на малой – на набережной скажу, пошли к памятнику.
– Я сам залезу, – сказал Морозов, – покажу какая пуговица, чтобы знали потом…
Он быстро забрался по винтовке матроса, ухватился за его руку, подтянулся и провел ладонью по пуговице солдата в шинели нараспашку и так же ловко слез…
– Подходите, ребята за счастьем! – заявил он. – Кому куда – во Францию или в Канаду?
Мальчишки захохотали.
Все трогали ладонь Морозова, а Лопатин даже крепко пожал руку.
Симонова приблизилась, ожидая подвоха, коснулась пальцем ладони, собираясь отдернуть руку, но Морозов оказался проворнее и накрыл ее другой ладонью.
– Ты так ничего не добьешься! – она вырвала руку и покраснела. – Ты мне не нужен!
Парни смотрели на нее сочувственно, девицы – насмешливо.
– Вот и первая любовь! – засмеялся Лопатин. – Быстро ты, Морозов!…
– Если вы сейчас же не прекратите, я уйду совсем! – заявила Симонова с пылающим лицом. – Вы слышите?
Расхохотались все – так это выглядело наивно, по-детски… Алла поняла и тоже улыбнулась.
Срезали и поставили в вазы три больших букета цветов, постояли и двинулись к набережной. Шли двумя шеренгами, взявшись под руки, Морозов подшучивал над Симоновой, шедшей впереди. На перекрестке ребята перебежали в аллею, и пошли по ней…
На большой площадке перед лестницей, спускающейся к воде, Морозов обратился к Симоновой:
– Алла! Я был к тебе несправедлив, подшучивал, дразнил – прошу прощения! – он опустился на колено и склонил голову.
Это было так странно, что все замерли, ожидая чего-то совсем необычного.
– Прощаю тебя, Саша! – сказала она тихо. – Встань!
Он бережно взял ее левую руку и поцеловал запястье.
Алла вырвала руку и убежала.
– М-да, – глубокомысленно произнес Лопатин. – Где же ты раньше-то был, Морозов? Совсем бы другая жизнь у нас была…
– Она и сейчас может быть, – ответил Александр, поднимаясь. – Оставайтесь в Новосибирске, да и все! Зачем вам куда-то уезжать?
Лопатин хлопнул в ладоши:
– Хороша прощальная речь! Главное – неожиданное предложение!
Морозов подошел к группе фотографов и быстро договорился о групповом снимке Выпускников. Мужчина лет тридцати в легком белом костюме и шляпе, указал место, где нужно встать и принялся готовить аппаратуру.
У парапета встали мальчишки на небольшую подставку, впереди них фотограф поставил девочек, и начались перестановки – кому с кем стоять… Он ставил то свободнее, то наоборот – плотнее и в результате Морозов оказался рядом с Симоновой.
– Нет, я здесь не хочу! – запротестовала она, страшась посмотреть на Александра. – Я встану в другом месте.
– Хорошо, – ответил фотограф с досадой, так как уже нашел тот удачный момент, когда группа, что называется, была "подобрана под снимок". Симонова пыталась встать где угодно, только не рядом с Морозовым.
Фотограф потерял терпение.
– Слушайте, девушка! В этой композиции ваше место там, где я вас поставил и больше нигде. Или мы снимаем так, или ищите другого фотографа, но учтите, другие… вас поставят именно с этим молодым человеком.
– Это судьба! – хохотнул Лопатин.
– Минутная готовность! – объявил фотограф. – Становимся свободно, расслабленно, чудесный день, вы в кругу друзей, впереди большая жизнь…
Все заулыбались, встали свободно и посмотрели на фотографа, у которого в руках появился блестящий предмет.
– Снято! – сказал он. – Можете получить снимок.
– Ну что, ребята, – сказал Морозов, пряча в карман визифон, – расстаемся – разъедетесь по разным городам и странам, будем редко видеться – на Новый год и майские праздники…
Он обвел глазами погрустневших ребят.
– Одна просьба к вам – прославлять родной город. Заявлять уверенно и с достоинством – я из Новосибирска!
Ребята ему похлопали.
– До свидания, одноклассники!
Все пожали друг другу руки.
– Алла, тебя проводить?
– Не нужно. Я хочу побыть одна.
Из метро он направился в дом, но так, чтобы мать не заметила – через ворота зашел во двор, по узкой лестнице поднялся в мастерскую и прямо спросил деда о семейной реликвии.
– Твоя мать взяла с меня слово, – мрачно ответил дед, снимая фартук и садясь на стул. – Но она говорила резко и совсем меня не слушала. Я ее старше, могла бы проявить такт, вчера наступила на ногу – до сих пор я хромаю… и это все лишь для того, чтобы ты не узнал тайну. Мол, это уведет тебя от выбора профессии… Ерунда!
– Так ты скажешь? – с надеждой спросил внук. – Я никому…
Дед согласно качнул головой.
– Твой пра-пра-прадед служил в Космофлоте. Ты что-нибудь знаешь об этом?
Саша молчал.
– Он был командиром корабля и как раз застал расформирование космического флота – как бесперспективное: пилотируемые полеты были не нужны, внешней агрессии ждать не приходилось. Александру Николаевичу позволили оставить звездолет в частной собственности. Он и тогда тяжело болел и перед смертью завещал корабль своему сыну, а тот – своему, вот так и появилась семейная реликвия.
– Значит теперь он мой?! – Саша даже привстал от волнения.
– Конечно. Но… – дед поскреб бороду, – ты должен получить документы, а именно это твоя мать не хочет и как здесь быть, я не знаю…
Александр ушел к себе для придумывания плана получения документов. Звездолет, – подумал он ошеломленно. Вот это штука… был у него велосипед и добавился космический корабль. Это же все меняет! Спрошу я отца про корабль и документы…