Двигатель чихает, взрыкивает и начинает работать в штатном режиме. Отпускаю тормоза и самолёт слегка раскачиваясь начинает выкатываться на выгон. У этой модели вместо костыля установлен дутик и качусь по земле без привычной мне тряски. Добавляю оборотов и зажимаю тормоза прогревая двигатель. Но вот пришло время взлетать. Делаю небольшой круг над полем, приветливо покачиваю зрителям крыльями и набираю высоту.
Опасаясь за «казённое имущество» Владимир Николаевич строго-настрого запретил мне «крутить фигуры», но попробуй тут удержись после его выступления и тех ожидающих взглядов от местных красоток что меня провожали. Пилот я или пивень из курятника, что только кукарекает громко, но на плетень и тот с трудом взлетает? Оглядываюсь в поисках своего «ведущего» и заметив его кручу рукой над головой, подавая сигнал, что иду вверх.
«Горка» и сразу «хаммерхед», вновь «горка», «мёртвая петля», «иммельман», «бочка», «бочка размазанная», вновь «горка» и «сплит». «Крен» и с крутого «виража» сбросив скорость выхожу и занимаю своё место рядом с Порфёненко. Всё, можно лететь! «Командир» грозит мне кулаком, но потом не выдерживает и хохочет, показывая большой палец. Он меня прекрасно понимает и не осуждает, а грозит для порядка.
«Строем фронта», то бишь «крыло к крылу» идём вдоль реки Парана до Росарио, там первая посадка. Могли бы и с одной дозаправкой перелететь до Асунсьона, но Порфёненко не хочет рисковать. Всё-таки двигатели ещё «не обкатанные», да и крепление расчалок надо проверить. Мало ли, может от тряски ослабли? Но всё в порядке и дозаправившись берём курс на Ресистенсию, это уже близко к максимальной «паспортной» дальности в восемьсот километров.
В Ресистенсии вновь заправляемся и оформляем на таможне «перевозку транзитного груза» через границу с Парагваем. Документы в порядке, все подписи и печати на своих местах, таможенный сбор уплачен. А в ящиках на пароходе и по реке, или «своим ходом» по воздуху, чиновника не интересует совершенно, это не его проблемы.
Вновь разбег, короткий полёт и через два часа садимся на взлётное поле вблизи столицы Парагвая. Моё путешествие окончено. Сейчас оформим купчую на биплан, переоформим документы на «Кузнечика» и завтра с утра слетаем в парагвайский Форт Филадельфия на расположенную там «авиабазу». Установим и пристреляем пулемёты, переночуем и утром вернёмся в Асунсьон. «Кузнечик» уступит место в ангаре моему истребителю, и мы разлетимся с Владимиром Николаевичем в разные стороны. Он на фронт, я в Чили.
Вечером в гостинице тщательно изучаю топографическую карту с нанесёнными от руки ориентирами перелёта (те самые «кроки») и старательно запоминаю все наставления Порфёненко о предстоящем маршруте. От него же узнаю, что Анды вообще-то уже «покорены», это сделал француз Жан Мермоз проложив «воздушный мост» из Аргентинского Буэнос-Айрес в Чилийский Сантьяго.
Но этих карт у меня нет и вряд ли где их добуду, так что пояснения своего «штурмана» слушаю внимательно. Первоначально у меня была идея «перепрыгнуть» Анды, продать самолёт, сесть на корабль до Панамы и уже оттуда пароходом добираться до Нью-Йорка. Однако теперь у меня есть самодельная, но очень подробная карта до самой столицы Канады.
Но мне хватит проработанного маршрута и до Индианаполиса. А уж оттуда до Нью-Йорка как-нибудь и без карты долечу. С подвесными баками как раз один перелёт на максимальную дальность. В крайнем случае сяду по пути и дозаправлюсь. И по просьбе Порфёненко задержусь на сутки в Остине. Попытаюсь что-нибудь разузнать о судьбе его товарища. И в случае успешных поисков передам последнему привет и небольшое «вспомоществование» от старого товарища.
— Понимаешь, Михаил Григорьевич, беспокоюсь я за него. Из Мехико в Остин ему звонил, но со мной в Парагвай Саша лететь отказался, мол какой из него вояка с калечной рукой? У него левая кисть в сшибке с красными была срублена, протез носит. Если не приглядываться к перчатке, то и не заметно. Прыгать с парашютом это ему не мешало, на афишах о нём так и писали: «Однорукий Казак» и публика специально приходила посмотреть на его прыжки. Охоча она до таких опасных представлений.
— Но вот какой из него инженер я не знаю и смог ли он устроиться на работу в какую-нибудь нефтяную компанию тоже не имею сведений. Только слышал от него самого, что ещё из Монреаля он писал в Россию какому-то из своих знакомых в больших чинах и вхожего в правительство Советов, что готов вернуться, но требует гарантий безопасного проживания в обмен на важные сведения.