«Бегал, орал, а потом его догнали».
Жуть.
— Ну, они идут через площадь и любуются на стены, потом вдруг разворачиваются, возвращаются на корабли и уходят. Интересно, почему. — Любезно пояснил Шаман.
— П-покажите п-площадь, п-пожа… жалуйста.
Меня окутало темное облако. Я только обреченно вздохнула, когда чьи-то лапки пробежались по моей щеке, а крылья задели скулу. И еще раз. И еще. Я очень старалась не думать о тех, кто запутался у меня в волосах.
Этим утром техники, чертыхаясь, позаменяли сожранные Шаманом камеры. Судя по тому, как они это быстро делали, такая работка выпадала им далеко не в первый раз. Поэтому Шаман защищал меня от слежки собственными… как бы точнее выразиться? Телами.
Я не была уверена, что такая защита вообще нужна, но Шаман очень настаивал, и я решила не спорить, чтобы он что-нибудь еще не скушал. Ну, на нервах.
Я-то была ближе всего….
Площадь оказалась не очень большой. Площадь как площадь: круглая, крытая, в центре, в белом меловом кругу, сидел мужчина и играл на чем-то струнном, перед ним стояла наполовину полная монетками шляпа. Больше на площади не было ничего примечательного, даже двери бесконечных бутиков и магазинчиков (эта часть космовокзала походила скорее на гигантский торговый центр, чем на вокзал) выходили куда-то в другие коридоры.
Но вот на стенах…
На стенах транслировались бесчисленные лица, рыльца, щупальца и прочие части тела, по которым можно опознать галактических преступников. Бесконечное количество злобных глаз смотрело — и все на меня.
Знали ли вы, что одним из признаков предрасположенности к шизофрении считается привычка рисовать глаза? Нарисуй это все художник, я бы точно сказала, что он псих. И заказчик псих. А по дизайнеру зала психушка точно рыдает, не просыхая.
Со стен смотрели: глаза со зрачком, глаза без зрачка, глаза фасеточные, простые паучьи глазки, пигментные пятна, способные лишь различать тьму и свет, зеленые, синие, фиолетовые, оранжевые и кислотно-лимонные, глаза, глаза, глаза…
И ты — в центре внимания.
Это были всего лишь фотографии, но мне было не легче.
Теперь я понимала, почему музыкант очертил себя меловым кругом: некоторые фотографии были выполнены так талантливо, что казалось, что вот-вот та мохнатая (или склизкая, или суставчатая) нечисть выйдет с плаката и пойдет творить свои злодейские дела. Какие-то фигуры были так фантастичны, что идея отбиваться от них с помощью соли и серебра казалась вполне себе здравой.
То есть круг тоже должен был работать.
Интересно, выдают ли бедняге молоко за вредность? Мало того, что уровень шума повышенный, так еще и обстановка нездоровая… Паранойю в такой подхватить легче, чем насморк.
Освальда я без очков поначалу и не узнала.
Если снять очки с очкарика, как правило, взгляд его становится беззащитным, беспомощным почти. Близоруким.
Но Освальд не казался беззащитным; Освальд вообще никак не выбивался из ряда свирепых галактических убийц. Ему достаточно было продемонстрировать свой цепкий взгляд акулы пера, чтобы его соседи по стенке пустили его в тусовку.
Я даже на секунду задумалась, что более жестоко: преследовать какую-нибудь влюбленную парочку весь их медовый месяц, освещая вспышкой особо пикантные моменты уединения, или просто прирезать по-быстрому. Не самый простой выбор.
— О! Он так же застыл на этом самом месте! — Сообщил Шаман, — Объяснишь, почему?
— Тут его портрет.
— Где?
Я постучала по стене. Кажется, Шаман воспринимал цветовые пятна на ней просто как цветовые пятна.
— Портрет?
— Изображение… человека? Существа. По которому можно его опознать.
Гудение чуть усилилось: за то недолгое время, которое я была знакома с Шаманом, я уже поняла, что это он так думает.
Шаман мучительно пытался приглядеться. Отдельные жуки с разгоном влетали в то место, куда я указала, стукались о панель и отскакивали, оглушенные.
— А нас можно было бы узнать по портрету? — Спросил Шаман, когда стук уже напоминал барабанную дробь.
Вместе с виолончелью музыканта, не обращавшего на нас ровным счетом никакого внимания, получался какой-то задорный альтернативный фолк-рок. Я даже поймала себя на том, что притопываю ногой в такт.
Все-таки зря я задала переводчику множественные местоимения. Про себя я никак не могла перестать считать весь рой… или колонию, какая разница? Одной личностью, несмотря на то, что жуков было много.
— Вряд ли. Вы не придерживаетесь одной формы, — сказала я, немного подумав, — а по одному рисовать каждого жука в колонии — дело неблагодарное. Все равно что человека вырисовывать по клеточке… Каждый волосок — отдельно. Попробуй, узнай, как целый человек выглядит!