Задержись я — сняли бы меня?
Но как у Нильса не оказалось вовремя монетки, чтобы выкупить из плена заколдованный город, так и у меня, школьницы, не было денег. Ну, то есть была сотка на шоколадку, и я могла бы потратить, но жаба душила и вообще.
Я тогда еще подумала — вот книжка про Кеннеди от Стивена Кинга, может, взять? А потом, по пути к метро, подумала еще — а если бы я взяла книжку, а Стивен Кинг вдруг бы узнал, что девочка Таня выкинула на его книжку треть своей шоколадки… Он бы улыбнулся?
Забил бы, наверное. Как я забила на эту мысль. Ну, то есть позабыла про нее. Бдительная тетенька на входе решила проверить мой большой темно-синий рюкзак под экраном, и мы с ней немного пообсуждали, линейка у меня в пенале или строительный нож. Оказывается, в строительных ножах тоже есть дырка, прям как в железных линейках.
Хотя меня пропустили бы и со строительным ножом, подумаешь, строительный нож, строительный нож это все равно, что канцелярский, а канцелярскому самое место в пенале, но мне было важно доказать, что я не несу опасности. Даже вот такой, чисто теоретической.
Обычно люди (и не только люди) это с первого взгляда на меня понимают, поэтому тетенька в то утро немножко поколебала мое сонное спокойствие.
Может, это был знак, не знаю. Может, это значило, что я спускаюсь в опасность.
Освальд рассказал мне все, что знал, и заставил упражняться до самого вечера. На следующий день болели даже те мышцы, о существовании которых я раньше и не задумывалась. Я потянулась — и окончательно проснулась, осознавая, какая это была плохая затея, двигаться.
Посреди комнаты стояла желтая палатка: в ней, оказывается, Освальд заряжался. В общем и целом, на самом деле, это была вовсе не палатка, и я чуть лучше теперь понимала, почему он везде ее с собой таскает и ставит даже тут, в мотеле.
Зарядка для киборгов — почти сон. Освальд мирно спал, отгородившись от мира тонкими желтыми стенами. Я некоторое время вслушивалась в звуки вокруг, пытаясь услышать электрическое гудение или тонкий шелест, с которым течет по проводам ток. Конечно, ничего я не услышала.
Я осторожно обошла палатку по кругу, сняла со спинки стула свою огромную серую толстовку, и прокралась мимо него к выходу.
У меня было непростое время, и справлялась я с ним отвратительно. Тогда я только осознала, что не то что толком не понимаю никого из своего окружения, но даже не пытаюсь понять. Пропускаю мимо ушей, глаз и нелюбопытного носа все лишнее, все, что не вписывается в тот удобный образ, который я придумываю каждому своему другу.
«Ты чо, дура? Это же очевидно!» — только не голосом Мико, а моим собственным внутренним голосом, все повторяла я себе и повторяла, и это занимало все мои мозги, не оставив ни единой извилины на подумать.
Все было очевидно и раньше, до того, как провода-из-плеча бросились мне в глаза и открыли их широко-широко, — но я не хотела видеть. Я, вся такая понимающая, чувствующая, эмпатичная, дока в налаживании контактов… На самом деле ничегошеньки не наладила бы, если бы мне все не поддавались. Если бы мне все не прощали. Если бы со мной не носились.
Вот она, харизма секхе — харизма маленького зверька. Какая из меня татци, если все, что я могу — это садиться на чужие шеи, не разбирая даже, кто такой их владелец?
Это было довольно трудно… пережить. Не сказать, что я тогда поступала очень разумно, но теперь, узнав столько от самого Освальда, я просто должна была увидеть портрет Освальда еще раз. Я хотела знать, за что его разыскивают. Хотела честно говорить ему, от всего сердца: «подумаешь, такая фигня».
Я должна была сделать это сама.
В то утро меня совершенно не волновало, что меня ищут все на свете ищейки двух противоборствующих сторон, потому что это было и неважно. Куда важнее было — разобраться. Татци или ецци? Ецци или секхе? За что ищут Освальда?
Я вообще собиралась сначала дойти до интернет-кафе и просто прогуглить все, что можно, но подумала вдруг, что не хочу знать и слишком много. Страничка в соцсетях, о которой тебе никогда не рассказывали; первые статьи; все это так легко ищется… Все это так трудно не открыть, когда найдено.
Все это слишком личное.
Да, оно открыто всем интернет-ветрам, но оно все еще личное, пока это не открыли лично тебе.
А портрет я вроде бы уже видела. То есть я не искала специально. Мне казалось, что на портрет я имею право взглянуть еще раз именно потому, что его я не искала. Вроде как разрешение от судьбы, да?