Я стратегически отступила в дверь для секхе.
Я не знала, что мне делать, и не хотела ничего делать.
Я рассудила, что Хина отлично справится и сама. Если она захочет остаться — пусть; если захочет что-то украсть, то я легко ее опознаю по надбровным гребням. Главное, чтобы она не захотела меня съесть, но это вряд ли.
Я вернулась в свою комнату. Совсем забыла про Освальда! А он никуда не делся. Разве что из шкафа, судя по всему, давно вышел, и поднялся мне навстречу с компьютерного стула.
— На тебе лица нет. Что случилось, Тань? Там грабитель? Мне позвонить в полицию?
Единственный человек в мире, который может выговорить мое имя правильно — это Освальд. Я не знаю, почему так. Даже Мико предпочитает делить мое имя на иероглифы и произносить по слогам, потому что так круче; но я не хочу звучать круто, я хочу звучать правильно.
Освальд произносит мое имя совсем по-русски. Он даже склоняет его. Хоть на свете уже давным-давно не существует наций, а человеческий язык — это дикая синтетическая смесь всех подряд языков, Освальд не ошибается.
Имя — магическая штука. Без всяких сомнений, магическая. Раз! И все уже не так страшно, и вовсе даже глупо переживать из-за такой ерунды.
— Не надо полицию, — нервно хихикнула я, — это просто невеста Крейга пришла. Она думает, что я домашний зверек.
— Ну, объясни ей, что это не так. В чем проблема-то?
Я покачала головой.
— Ты же был на том процессе. Я и есть домашний зверек, разве нет? И у нее нет переводчика.
— Пфе! Тань, это твой дар: находить общий язык со всеми. Что на тебя нашло? Я могу одолжить ей свой.
— Мне надоело его искать? — Предположила я, — Мне это не нужно. Зачем? Вариант, да. А как?
Освальд присвистнул.
— Да ты ревнуешь! Ревнуешь же, а? Столько твердила про материнский инстинкт Крейга, так и знал, что это неспроста! Слушай, тебе просто необходим период подросткового бунта. Что она, стандартный переводчик класса В не узнает, если ей его под нос сунуть?
— Мне выкрасить волосы в зеленый? Ну, мало ли, вдруг не узнает…
Глупость, конечно. Это в моем мире зеленые волосы казались бунтарством. Здесь даже замена всех частей тела на кибер-импланты не кажется чем-то из ряда вон. Разве что на отсталых патриархальных планетах, но Освальд всегда был космополитом, поэтому не заметил скрытой в вопросе агрессии.
— А ты этого хочешь? Может, тебе и пойдет, — Освальд укоризненно покачал головой и потянулся за смартфоном, — а еще я могу просто позвонить Крейгу.
— Не-а, не особо, — я с сомнением посмотрела на экран смартфона: Освальд, похоже, колол им орехи или гвозди забивал, — Он когда в зале, звонки не слышит…
— Тогда сбеги! — Освальд вдохновленно взмахнул руками и смартфон обреченно полетел на землю.
Для бедняжки это, похоже, давно уже вошло в привычку. На то месиво, в которое Освальд превратил теоретически абсолютно небьющееся стекло, было больно смотреть. По нему будто трактор проехал… или правда проехал. Не один раз.
Освальд поднял его, отряхнул.
— Надо бы стекло поменять… — протянул он в задумчивости точно с теми же интонациями, с которыми говорил это еще два года назад; экрану с тех пор стало только хуже, — я отправлю ему смску, что ты со мной. Он будет очень переживать…
Или неплохо проведет время. Но Освальдов вариант мне нравился больше.
В чем-то он был прав: я ревновала, ревновала, как ребенок ревнует отца к невесть откуда возникшей женщине, которая, чисто теоретически, может однажды стать и мачехой. И желание сбежать — всего лишь закономерный итог этой ревности. Последнее средство: посмотри на меня, пожалуйста, обрати внимание, найди, позаботься, забудь о ней, гоняйся за мной! Явление того же порядка, что и детсадовское «а вот я умру, и они будут плакать и жалеть!»
Дети вырастают — и проигрывают, потому что их больше не надо защищать. Нельзя вечно быть ребенком. Полагаясь на обаяние секхе, однажды становишься для кого-то настоящей секхе.
Пора войти в фазу подросткового бунта и эволюционировать в человека, Освальд прав.
— Получается, футон расстилать не надо? — Растерянно спросила я, все еще колеблясь.
Освальда перекосило.
— Я похож на суицидника? Сейчас же бежим! Прямо через окно!
— А… Собраться?
Освальд оглянулся, поправил очки, подвинул компьютерный стул и стремительно, я и пикнуть не успела, оторвал от дверного косяка часы. Сунул мне в руки.
— Собралась! Уходим! Ногами шевели, за дверью — голодный динозавр!