И Хоппер внезапно избавился от пьянящего чувства вожделения и восторга. Эти эмоции угасли в нем вместе с погасшей Белой Вспышкой, но он все ещё пребывал в холодном, тяжелом оцепенении. Теперь-то он точно знал, что будет дальше.
Часть I. Потерянный рай. Глава 7. Беги, Хоппер, беги!..
Одним из немногих хорошо сохранившихся в памяти Грэга школьных воспоминаний стал необычный урок истории, где старый мистер Фогерти показывал классу доисторические фотоснимки, на которых были запечатлены этапы протекания ядерного взрыва. Вряд ли учителю истории приходилось видеть их вживую – даже такому старому учителю, как мистер Фогерти. Он, конечно, родился уже после прокатившейся первой волны атомной войны. Но во время демонстрации снимков его руки жестоко тряслись, а голос жалобно дрожал.
И это был последний урок, когда-либо проведенный старым мистером Фогерти. После окончания этого урока он просто исчез, ни с кем не попрощавшись, и никто из ребят так никогда и не узнал, что с ним случилось дальше. Доподлинно известно было только одно: его преемник, молодой и надменный мистер Майлс, никогда не упоминал этих тем на уроках истории. Ни темы исчезновения мистера Фогерти, ни темы ядерных взрывов. Да и вообще изменил программу изучения истории (или, быть можёт, её изменили для него). Но факт остается фактом: последующие поколения учеников изучали уже совсем другую историю – совсем не такую, которую преподавали ровесникам Грэга Хоппера.
И Грэг, исполненный неприязни и недоверия к истории, как к самой изменчивой и продажной из всех наук, сейчас вспоминал тот самый урок – последний урок мистера Фогерти.
С ледяным, свинцовым спокойствием он наблюдал за тем, что происходит дальше. Он, разумеется, не знал, что такое ядерный авиаудар, но точно представлял себе последующий сценарий изменения картины, представшей перед его глазами.
Вот прямо из центра белесой полусферы, изящным куполом накрывшей целый город, неумолимо поднимается серый, уродливый, неправильной формы исполинский пылевой столб. Вот мрачная его верхушка, напоминающая срез выгнившего изнутри дубового пня, внезапно покрывается густыми клубами едкого дыма, смешанного с горячим пеплом – словно из этого трухлявого пня поднимается яростный рой потревоженных диких пчел, которых Грэг, правда, никогда и не видел.
А ядерный гриб всё растет, растет, и постепенно набирает силы, и разрастается вширь; теперь он достигает неба, а его основание уже пересекает границы, очерченные прозрачной полусферой.
И тогда эта полусфера тоже начинает расти. Огромный, раздувающийся пузырь, готовый вот-вот лопнуть, упрямо соревнуется своими размерами с размерами огромного серого гриба, угрюмо клубящегося на фоне темнеющего сумеречного неба.
И солнце, испытывая отвращение к этим глупым, нелепым человеческим играм, ушло за горизонт, надменно бросив прощальный взгляд на погибающий город.
А город горячим пеплом поднимался в ещё не остывшее, но уже выцветшее и поблекшее закатное небо – и в этом тонком клубящемся пепле смешалось всё, что Грэг привык считать своей родиной. Все улицы и дома, все магазины и парки; все пятьдесят тысяч ещё минуту назад живших в этом городе людей с их уютными домами, с их доверху забитыми холодильниками, с домашними питомцами и кучами нужного и ненужного барахла. Все, кого он когда-то знал и кого ещё мог узнать, все были едины – они собрались в эту зловещую тучу горячего пепла и ждали, что Хоппер вот-вот присоединится к ним.
Но он не стал дожидаться последних штрихов этой картины. Он увидел вполне достаточно, чтобы понять вторую важнейшую истину, только что усвоенную им в своей двадцативосьмилетней жизни: уже СЕЙЧАС нужно действовать. ПОТОМ будет поздно.
Грэг резко метнулся к фургону и вскочил на водительское место. Времени отключать зарядный кабель уже не оставалось, и он, с третьей попытки вставив ключ-карту в магнитный замок, рванул ручку селектора и резко нажал на педаль. Нажал до упора – ведь экономить энергию сейчас не было смысла: необходимо было спасать свою жизнь.