Я развернулся и замер. Рядом со мной стояла мама…
Она держала в вытянутой руке пустой стакан и протягивала его мне. Мама вдохнула воздух, который с шипением и каким-то гулким скрежетом проник в ее нутро:
— П-и-и-т — клокотало у нее в горле. Ее некогда нежный голос сейчас громыхал басом, звуки, которые она издавала, были похожи на те, которые издают глухие, когда пытаются сказать что-нибудь вслух: отрывистые, невнятные, громкие.
— Отче наш, ежеси на небеси, да пребудет царствие твое на веки вечные, как на земле, так и на небе — Больше слов молитвы я не знал, поэтому произносил их, не переставая, раз за разом, даже не задумываясь, правильно ли я это делаю.
«Отче наш, ежеси на небеси…»
Медленно отступая под собственное бормотание вдоль стены, я уперся ногами в тумбочку, взял чуть в сторону и забился в угол между ней и кроватью.
«…Да пребудет царствие твое на веки вечные…»
Все. Приплыли. Тупик.
«…Как на земле, так и на небе…»
Чудовище сделало несколько шаркающих шагов в мою сторону и замерло:
— П-и-и-т!
Мое сердце ушло в пятки, когда оно поднесло свой пустой стакан к моему лицу. Больше ничего не оставалось, как взять его из рук монстра. Стакан, покрытый грязными зловонными потеками, выскользнул у меня из рук и с глухим стуком упал на пол. Тотчас, забыв о его существовании, я перевел взгляд на оживший труп своей матери.
Только сейчас заметил, как жутко она выглядит: на кончиках пальцев виднелись белесые кости, кожа жалкими, грязно-желтыми складками сползла с них вниз, обнажая красно-синее смердящее мясо. Она, насколько я мог рассмотреть, была босая. Грязные ноги, опухшие и синие, были покрыты шевелящимися струпьями… черви, это были черви… ниже колен скрыты легким летним сарафаном, в котором покойница была погребена. Ее одеяние, претерпевшее за последние месяцы большие изменения покрывала корка из чего-то похожего на глину, чуть ниже груди оно выпирало вперед и расцветало более темными цветами. Мне меньше всего на свете хотелось знать, что скрывает это воздушное, легкое платье. Голову я ее не видел — откинутая назад, так что выпиравшая вперед гортань грозилась распороть гнилую кожу и вылезти наружу, она скрывалась от меня в темноте комнаты.
Я стоял и дрожал, боясь потерять сознание от страха, когда монстр развернулся и двинулся на выход из моей комнаты. Распущенные волосы опускались ниже бедер и скрывали от меня ту мерзость, которая могла приключиться с ее спиной, но глазницы, зиявшие из запрокинутой назад головы, они скрыть не могли… Я глухо охнул и сполз вниз по стенке…
В себя я пришел от визгливого писка телефона. Затекшие конечности не хотели функционировать, я с трудом поднялся и схватил постылую трубку с кровати:
— Да!
— Сережа, Сереженька, я… я боюсь.
Еле слышный шепот периодически сменялся всхлипами. Вика? Что могло… только сейчас вернулись воспоминания того кошмара, который творился тут недавно. Смрад, чертовщина, творящаяся за окном, ожившая мама… Черт! Весной у нее умерла бабушка, и она въехала в ее квартиру. Неужели?…
— Вика, солнышко. Успокойся, что случилось?
— Сереженька, милый, я дозвонилась. Понимаешь, линия перегружена, я с трудом дозвонилась. Бабушка… Она скреблась во входную дверь, и я открыла… Господи, Сережа, ты бы ее видел… — голос девушки потонул в слезах и стенаниях.
— Вика, где она сейчас?
— Я не знаю… она… она пошла, точнее поползла, на кухню. Я…
Обрыв связи, короткие гудки.
Что дальше? Нужно найти маму. Нет, никакая она не мама — она просто труп, живой, ходячий, но труп.
Натянув валявшиеся возле кровати брюки, держа трубку у уха и периодически пытаясь дозвониться до Вики, я двинулся к выходу из комнаты. В голове возникла мысль вооружиться, но было просто нечем. Ножи на кухне, а огнестрельного оружия не держал, знал бы, хотя бы битой обзавелся!
«…В данный момент сеть перегружена, попробуйте позвонить позднее…»
Я бросил бесполезный телефон в карман брюк и вышел в зал. Нажал на выключатель и в ту же секунду комнату озарил яркий свет. Мама сидела в своем любимом кресле и читала книгу. Как будто все было как всегда, только книга у нее была закрыта и заляпана гадкими, мерзкими, похожими на слизь, разводами, да голова лежала на правом плече, а из пустых, безумно глубоких глазниц на меня смотрела пустота. Неожиданно потемневший хрящ, весь изъеденный червями, который раньше был носом пришел в движение: труп снова втянул в себя порцию воздуха и произнес на выдохе: