Архитектор махнул платком во второй раз, ему ответил колокол, и люди пошли ходить вокруг кабестанов. Кабестаны пришли в действие, и канаты, тянущиеся по радиусам полукруга, какой образовали кабестаны с подъемным станом в центре, напряглись, как шестнадцать спиц.
Колонна, полузакрытая от глаз зрителей, пошла одним концом вверх. Движение это было почти неприметно, как движение часовой стрелки, и даже еще медленнее: как сочли после, колонна поднималась в продолжение сорока пяти минут, описав концом четверть круга.
Через час все кончилось. Выламывали, обтесывали, шлифовали, полировали колонну долгие месяцы; поднялась она, став на место, где будет стоять, пока будет стоять самый собор, — за сорок пять минут. Вырубали ее дико и трудно, подняли — чинно и как бы с великою легкостью: первое творилось подспудно, в тени, второе — напоказ, как парад.
Комиссия и весь штат комиссии — архитекторы и мастера — могли быть покойны и счастливы: должный порядок был соблюден.
СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Всего один человек считал себя самым несчастным в день подъема колонн — то был Базиль: он не присутствовал на церемонии. Его не пустили как непричастного к делу. Он был принужден наблюдать операцию издалека, со средины площади. Можно представить, как велико было его горе: Базилю казалось, что оно было велико, как эта площадь.
«Разливанное горе!» — назвал его Шихин с ухмылкой.
Колонны ставились в продолжение полутора лет. Базиль много раз после присутствовал на подъемах, вознаграждая себя за потерянный первый, но должность его оставалась все той же: не то приказчик, не то десятник при шлифовальном сарае. Одно и то же зимою и летом. Это так ему опостылело, что он стал иногда не слишком то ревнительно относиться к своим обязанностям.
Шихин однажды сказал ему:
— Выдохся, парень, ты.
Базиль не хотел отрицать, он лишь сказал убежденным тоном:
— Значит, пришло время в Париж отправляться. Ах, как мне хочется! Ну, ничего, дотяну, скоро уж…
— Скоро, — подтвердил Шихин.
С Базилем он был хорош по-прежнему, часто беседовал с ним, рассказывал обо всем, что случалось в комиссии, в канцелярии, во всех углах самой постройки. Он знал, сколько тысяч рублей Монферан задолжал и просрочил к уплате по векселям своим кредиторам и сколько сотен шпицрутенов получил провинившийся караульный солдат при строении.
Подходил к концу 1829 год. Сорок семь колонн всех четырех портиков несуществующего здания были поставлены, осталось поставить одну последнюю. Так было сделано по приказу царя: сперва колонны, потом здание. «Ать! два!» Сорок восьмая колонна поставлена с точно такою же церемонией в высочайшем присутствии, как и первая. Так же молебен был отслужен перед прибытием государя. Это был сорок восьмой по счету молебен. Получая за каждый молебен по 150 рублей, священники получили за сорок восемь колонн 7200 рублей. Деньги им выдавались из сумм, ассигнованных на канцелярские расходы. (Шихин и это знал!) Когда церемония кончилась и Шихин с Базилем пришли домой пить чай, Шихин сказал:
— Ну, не прав ли я был, когда предвещал себе орден!
Базиль встрепенулся:
— Вас наградили?
— Я награжден, — оказал Шихин торжественно, — совет министров постановил, и мне уже сообщили об этом. А посему… — Базиль ждал, затаив дыхание, — я решил наградить и тебя.
Базиль просиял.
— Я уже хлопотал за тебя, — продолжал Шихин, — я передал по назначению совершенно официальное письмо, в котором хвалю тебя всячески, похвалил и себя заодно, что, мол, я, Архип Шихин, а не кто другой, сумел тебя выучить исполнять любые поручения точно и добросовестно.
Базиль был польщен и в то же время разочарован.
— Вы хотите устроить меня в Петербурге? В Архитектурном комитете? А как же Париж? В другое время я был бы до чрезвычайности рад воспользоваться вашей рекомендацией, но, право, сейчас бы я предпочел Париж любой самой выгодной службе…
Шихин взглянул на него с любопытством и переспросил:
— Любой? Самой выгодной?
— Да, — твердо ответил Базиль.
— Даже службе у Павла Сергеевича?
Базиль засмеялся. Шихин тоже заухмылялся.
— А что, в самом деле, — сказал он полусерьезным тоном, — поезжай-ка к нему, он тебе рад будет. Я бы вас помирил.
Базиль продолжал снисходительно улыбаться затянувшейся шутке, но Шихин уже не смеялся. Он опять с любопытством смотрел на Базиля. Под его взглядом Базиль вдруг затомился, еще улыбаясь, но какой-то уже жалкой улыбкой.
— Полно, — сказал он невнятным голосом, — полно пугать меня…