— Оставьте вы себе свою гимнастику. Я вас спрашиваю о настоящей физической работе. Дрова рубить, например.
— Короче — я отношусь к физической работе, — сказал «приятель», — как всякий интеллигент. Уверен, также относитесь к ней и вы. Замирайлов, другой, третий. Я только не понимаю, зачем это вам? Вы хотели что-то мне рассказать относительно лестницы, кажется.
— Лестницы судьбы. Нет, сначала вы ответьте, — настаивал Крапивин с непонятным упрямством, — как вы относитесь к физической работе?
— Я уже вам ответил: никак.
Они дошли до ворот университета. Висели объявления: «Все в смычку». «Все в Мопр». «Студентам Арапову и Никитину предлагается получить ордера на кожаные подошвы». «Студентам Великанову и Незабудкину — заплатить членский взнос в кассу взаимопомощи». Студенты Кисель и Киссельман уведомлялись, что они исключены из университета.
— Итак, вы не желаете отвечать на мой вопрос. В таком случае мне нечего вам сообщить.
— Нет, почему же. Я отвечу, если вы так настаиваете. Я отношусь к физической работе двояко: с одной стороны, положительно. С другой — отрицательно. Скорее положительно. Без физической работы немыслимо существование человеческого общества. Не так ли?
Он не знал, какой из двух ответов требовался Крапивину. Он ждал. Он читал объявления.
Студент Пахомов искал себе компаньона по комнате. Студентка Задова искала себе компаньонку по комнате. Студент Пашковский находился в затруднительном положении: нашедших просил возвратить свой портфель. Студент Петров посылался на курорт. Студент Левоневский приглашался на бюро ячейки — получить выговор за непосещение собраний. Студент Геннадий Гор…
— Вы мне ответьте, — сердито прохрипел Крапивин, — как вы относитесь: отрицательно или положительно. Ответьте, не виляя.
Студент Останин получал ссуду — три рубля. Студент Теплов — ссуду в два рубля.
Приятель рискнул. Положительно, он попал в точку.
— Хорошо, — произнес Крапивин. — Очень хорошо.
Студентке Рыковой предлагалось в трехдневный срок возвратить книги в библиотеку. Студенту…
— Я готов слушать.
…Студенту Геннадию Гор предлагалось зайти к доктору — за очками.
— Вы помните, — начал Крапивин, — совет, который дал мне Лузин: «рубить дрова». Это в качестве эпиграфа к тому, что я скажу. Не пугайтесь. Я нашел средство к восстановлению нас в правах студента. Для этого необходимо поступить на работу. Получить рабочий стаж. И перед нами открыта дорога в вуз. Вы слушаете? Я нашел два места: для себя и для вас. Выбирайте: трамвайный парк или металлическая фабрика?
— Только? — ответил приятель. — И всего? В таком случае вы напрасно отвлекли меня от ежедневных моих занятий в библиотеке. Ваш путь в вуз слишком изъезжен. Меня ждут газеты. До свиданья.
Коля Незабудкин стоял под часами. Он рассматривал какую-то книжку. К нему подошел Ручеек.
— Гуд-бай — поздоровался он. — Я только что начал изучать английский язык.
— А, Ручеек? Давно не видел. Ну как, Ручеек, все течешь, истекаешь рифмами, ямбами?
— Откуда такое? Я же не поэт. Стихов не пишу.
— Разве не пишешь?
— Пишу только прозу. В настоящее время изучаю любопытный материал. Имею доступ в подвалы нашей фундаментальной библиотеки. В недалеком будущем закончу исторический роман из быта студентов восьмидесятых годов.
— Вот как? — сказал Незабудкин. — Интересно. Давай-ка лучше сдавать зачет. Сегодня исключительный день — принимают сразу два профессора.
— Я не готов.
— Не важно. Я тоже еще не занимался. В нашем распоряжении целый час. У меня с собой энциклопедический словарь. Всего не успеем, но кое-что… Оба они экзаменуют очень легко.
— Я еще ни разу не «арапничал».
— А ты попробуй. Какой же ты студент, коли ни разу не был «арапом». Будешь иметь зачет.
— Нет, я не согласен.
— Испугался? В таком случае не мешай мне. — Незабудкин, сев на скамейку, раскрыл энциклопедию, углубился в чтение.
Через час пришли оба профессора и разошлись по разным аудиториям — экзаменовать.
Незабудкин сидел на прежнем месте. На коленях у него раскрытой лежала энциклопедия. Он поспешно дочитывал необходимую статейку:
«К кому же из них, — решал он, — пойти? Один — пожилой (пожилые профессора всегда меньше требуют), другой — молодой. К пожилому».
И он вошел в аудиторию, где принимал седенький профессор. Впрочем, профессор был седеньким только наполовину: бородка черная, голова седая. Профессор сидел странно, не на кафедре, а на скамье, где обычно сидят студенты. В руке он держал бородку и карандаш. Казалось, он готов был подписать зачет не спрашивая. Но он спросил.