Облысевшее же чудовище игриво подбросило меня вверх, как беспомощную мышку, а ловить не торопилось. Зато меня поймала сырая и твердая земля, после соприкосновения с которой я услышал подозрительный хруст, а через долю секунды и собственный громкий крик. Я думал, что после стольких событий в академии уже привык к боли, но оказалось, что нет. Мою руку будто подожгли изнутри, из глаз посыпались искры. Я не понимал, почему чудовище не завершит начатое, более того, мне хотелось, чтобы оно завершило.
Разлепив веки и кое-как принимая сидячее положение, я увидел, как в мою сторону летит Марианна, размахивая руками и ругаясь. Приземлилась она на спину, совсем рядом со мной и приподнялась на локтях, не упуская из поле зрения монстра, мчащегося на нее. Зверь раскрыл пасть и готовился проглотить Марианну целиком прямо на бегу. Не совсем понимая, что делаю, я перекатился к черноволосой девушке и накрыл ее собственным телом.
Я открыл глаза и озадаченно похлопал глазами. Розовая люстра с бахромой была мне знакома – я находился в собственной спальне.
— Спятил?! — заорала Марианна откуда-то сбоку.
Она подбежала ко мне и упала на колени, умудряясь смотреть на меня с тревогой и яростью одновременно. Боль в руке я больше не чувствовал, как, в принципе, и её саму. Марианна осторожно потрогала мое плечо и скривилась.
— Зачем ты это сделал? — уже тише, но с прежней злостью спросила она. — На мне серьги. Со мной бы ничего не было!
— Н-не знаю, — пробубнил я и попробовал пошевелить пальцами рук.
Как я и предполагал, выполнили команду мозга только пальцы на здоровой руке. Я и не знал, как мне, оказывается, нравилось управлять обеими конечностями, и с досадой скрипнул зубами.
— Перелом в двух местах, — вздыхая, вынесла вердикт Марианна. — Нервы пережаты. Пустяки.
— Легко тебе говорить, — оскорбился я.
— Заткнись, — попросила Марианна и сосредоточилась на моей руке.
Я и забыл, что она учится на факультете целительства. Очень кстати пришлось. Через полчаса я уже с удовольствием сгибал и разгибал пострадавшую руку.
— А ты крута, — с уважением сказал я, заглядывая в ванную, где Марианна старательно отмывала ладони от какой-то вонючей мази. — И я не только о врачевании. Иллюзии, скорость, левитация, самоконтроль, проницательность, ум… все твои таланты и в одно предложение не собрать. Есть что-то, в чем ты плоха?
Она завернула кран и, хитро прищурившись, посмотрела на меня.
— Кажется, среди моих талантов был ум, — напомнила она. — Считал бы ты меня такой же умной, если бы я сейчас перечислила тебе все свои недостатки?
Я улыбнулся. Она ответила тем же. Мы впервые общались на равных и не срывались на крик. Это пугало. Пока мы окончательно не подружились, я вернулся в свою комнату, но она последовала за мной.
— Человеческие чувства, — сказала Марианна мне в спину. — Вот, в чем я действительно не разбираюсь. Мне непонятно, зачем твой отец хотел создать этот сказочный мир для себя и своей возлюбленной. Просто не понимаю, как можно с такой бешеной решимостью растворяться в другом человеке, теряя при этом самого себя. Может, ты мне объяснишь? Лаванда, кажется. Любовь всей твоей жизни?
Я замер и медленно повернулся к ней.
— Что именно в ней заставляет твои губы расплываться в глупой улыбке? — шаг за шагом приближаясь ко мне и сдвинув брови, говорила Марианна. — Что в ней превращает тебя в счастливого блаженного дурака? Почему ты так сильно в нее влюблен?
При любых других обстоятельствах я бы подумал, что девушка, задающая столько вопросов о моих чувствах, имеет какой-то личный интерес, но это была Марианна. Жесткая непоколебимая Марианна, которую я знал и которую привык опасаться.
— Потому что она отличается ото всех, кого я когда-либо знал.
Не знаю, почему я ей солгал.
Дело было в том, что недавно я понял кое-что важное. Тогда, в библиотеке, когда Лаванда перевоплотилась в волчицу и пыталась нас… гхм… съесть, я был в таком шоке, что, защищая собственную жизнь, навредил бы ей и не повел бровью, если бы меня не остановили. По глазами Матвиенко я видел, что он тоже в ужасе, но он ни за что и ни при каких обстоятельствах не причинил бы ей боль. И это дорогого стоило.
Я долго об этом думал, оправдывал себя, ссылаясь на то, что Артур знал об особенности Лаванды и раньше, успел это принять и наверняка уже видел ее в образе волчицы, но потом понял, что это всё неважно. В тот момент мы были в равных условиях. Опасность, исходящая от Лаванды, грозила нам одинаково, и Матвиенко, каким бы трусом и козлом я ни считал его раньше, предпочел ее защитить. Я понял, почему Лаванда выбрала его. И, к своему удивлению, одобрил её выбор.