— Хочешь правды? — взорвался я. — Будет тебе правда! Да, я влюбился в Марианну. Я этого не хотел. Никто из нас не хотел. Да, она тоже ко мне что-то испытывает, я знаю это, видел. И да, я позволил себе думать, что заслуживаю ее больше тебя!
Следующим, что я почувствовал, был сильный удар в челюсть. Стукнувшись затылком о твердую землю, я будто очнулся от страшного сна. Надо мной нависало встревоженное лицо Вани.
— Очухался? — спросил он.
— Д-да. То есть, не знаю. Где Леха?
— Кто? — спросил Матвиенко, протягивая мне руку. — Ты, Покровский, трепался с самим собой. Мы уже хотели дурку вызывать.
Я принял помощь Артура и оказался на ногах, все еще чувствуя, как сердце отчаянно трепыхается в грудной клетке.
— Миражи, — вспомнил Ваня из курса лекций. — Походу новая ловушка. Прости, что вмазал, кстати. Просто ты орал, как помешанный.
В отличие от иллюзий, миражи могли свести с ума. Иллюзорные миры может и обманывали органы чувств, но никак не отражались на работе мозга. А вот миражи – еще как. Как правило, человек, попавший под их влияние, самостоятельно воплощал свои страхи и мог даже погибнуть от переизбытка эмоций, так что правый хук Вани очень даже меня выручил, чем я с ним поспешил поделиться.
После заминки с игрой моего подсознания мы заметно ускорились. Никому не хотелось быть следующей жертвой нового миража.
— А у нас с тобой, оказывается, больше общего, чем я думал, — сказал вдруг Матвиенко. — Я тоже был в школе изгоем.
— Ты? Изгоем? — не поверил я.
От мысли, что Ваня с Артуром слышали всё, что я говорил воображаемому Лехе, было не по себе, но время вспять не повернуть (это нам с грустью поведала пожилая преподавательница на одной из лекций), и я кое-как смирился.
— Ага, — подтвердил Матвиенко. — Пока в новую школу не перешел. Там познакомился с одной девушкой, и она изменила всю мою жизнь. У нее была одна занятная теория: она считала, что все люди делятся на изгоев и мучителей. Неопределившихся она называла серой массой. Говорила, что и их настигнет судьба, только позже.
— Звучит, как бред, — искренне ответил я.
Вопреки моим ожиданиям Артур не разозлился, а только снисходительно улыбнулся – примерно так улыбается просветленный гуру-отшельник, глядя на взмыленного, спешащего на работу среднестатистического менеджера.
— Больше всего добиваются те, — после паузы продолжил Артур, — кто переквалифицировался из изгоя в мучителя. Потому что только они способны по достоинству оценить все прелести жизни. Это сильнейшие личности. Настоящие алмазы среди дешевого стекла.
Философская беседа здорово помогала отвлечься. Я не был согласен с тем, что мы с Матвиенко хоть в чем-то похожи, но собеседником он оказался интересным.
— Понятно, почему миражи на тебя не действуют, — усмехнулся я. — Тебе и так уже промыли мозги.
— Знаешь, почему ты так говоришь? — ни капли не обидевшись, спросил Артур и сам же ответил на свой вопрос: — Потому что ты – мучитель. Причем новообращенный. Это непросто принять, прекрасно понимаю. Значит, Марианна?
Я поперхнулся и мгновенно потерял интерес к разговору. К счастью, повод сменить тему у меня нашелся быстро.
— Э-э… А где Ваня?
Пока мы дискутировали о каких-то глупостях, Ваня, следуя моему примеру, отчаянно спорил с невидимым собеседником. Из транса мы его вывели легкой пощечиной и отправились дальше почти бегом.
Белое свечение мы заметили издали, и интуиция подсказывала мне, что остался последний рывок. Впереди я увидел Эйнста и собирался крикнуть ему, что мы здесь, но почувствовал, как чья-то ладонь мягко легла на мое плечо, и медленно повернул голову.
Мне не нужны были какие-то доказательства, я и так знал, кто идет рядом со мной.
— Привет, сын, — сказал Аласдер Покровский. — Рад наконец познакомиться с тобой.
— Ты ненастоящий, — пробормотал я, но взгляд отвести от его дружелюбного лица не смог.
— Может, и нет, — согласился он. — А ты? Ты настоящий?
Я непонимающе сдвинул брови.
— Ты ввязался во всё это, потому что по-настоящему хочешь этого или потому что этого от тебя ждут? Не отвечай, не надо. Мы оба знаем ответ. Как ты думаешь, что со мной будет, если ты спасешь меня? Может ли человек оставаться нормальным, ежедневно испытывая чудовищные страдания на протяжении восемнадцати лет. Восемнадцать лет, Николас! Ты не думал, что смерть будет для меня наградой?