— Не вижу разницы, — равнодушно сказал ректор. — Если ты еще не понял, каждый студент факультета мечты проклят. Аласдер выбрал сложный путь – путь боли и сопротивления. Вам я советую быть умнее и смиренно принять свою участь. Факультет мечты создан мной, чтобы восстановить баланс магической энергии. Я отобрал у червоточины силу, я ей ее и верну. Я не хочу, чтобы вы закрывали червоточину, мои смелые друзья, я хочу вас ей подарить.
— Жорж, ты ополоумел? — вскричал Эйнст. — Это же еще дети!
— Они – не дети, Эйнстрэйнус. Они – маги. И им было предначертано стать избранными.
— Да кем ты себя возомнил? Обожрался магии и решил, теперь имеешь право решать, что кому предначертано?! — мой фамильяр окончательно вышел из себя, рыл когтями землю и даже издал тигриный рык. — Жертвоприношение? Ты что, в каменном веке живешь? Дай Нику закрыть портал, хватит быть козлом!
— Я и сам могу его закрыть, но есть одна неувязочка – червоточина не закроется, пока не получит достаточное количество силы, — устало проговорил Вертлявый. — А твое оскорбление я запомнил.
— Если вы все это время планировали бросить нас в портал, почему не сделали этого сразу же после нашего поступления? — мрачно спросил Артур.
— Прекрасный вопрос, Матвиенко! Мне была нужна не просто кучка студентов с низкой самооценкой и неординарными способностями, мне нужны были настоящие маги – уверенно использующие свой дар и знающие себе цену.
— Короче говоря, он откармливал вас, как свиней на убой, — тихо сказал Эйнст.
— Как грубо, — поморщился Вертлявый. — Вообще-то я был великодушен. Позволил Нику самому выбрать факультет. Он мне правда понравился. Мне даже было немного жаль, когда он сделал свой выбор. Что это, если не вмешательство самого Провидения?
— Скажи еще, что, сделай он иной выбор, ты бы оставил его в покое, — горько усмехнулся Эйнст.
— Может, и оставил бы! — разозлился ректор. — Я же – не чудовище.
— Ты прав. Ты – не чудовище. Ты – обжора. Эгоистичный маленький Жоржи. Зачем тебе вообще эта академия? Сидел бы на своей червоточине и объедался до отвала, не впутывая во всё это других.
— Ты, Эйнстрэйнус, меня достал! — пророкотал Вертлявый, сверкая глазами. — Может, в школе ты и был сильнее, но сейчас ты – всего лишь мелкий злобный беззащитный хорек! Студенты, стоять! Никому не шевелиться!
Аврора, Ваня, Матвиенко, собирающиеся броситься на помощь моему фамильяру, застыли на месте, беспомощно переглядываясь. Один из защищающих от внушения амулетов на моей груди завибрировал и громко треснул. А ведь Вертлявый даже на меня не смотрел!
— Я хочу, чтобы ты вспомнил, как издевался надо мной, — надвигаясь на Эйнста, шипел ректор. — Каждый случай, каждую деталь. Я хочу, чтобы ты молил меня о пощаде.
Я невольно вспомнил теорию Матвиенко об изгоях и мучителях. Что-то в этом всё-таки было.
Убрав руку за спину, я сосредоточился на наращивании самого крупного огненного снаряда, который только мог сотворить. Вертлявый очень удачно решил встать ко мне спиной – он был уверен, что я, как и другие, поддался его могущественным чарам.
— Ты же понимаешь, что я – фамильяр, и внушение на меня не действует? — с напускной веселостью спросил вомбат.
— Я рассчитывал не на внушение, а на твое благоразумие, — прорычал ректор, поднимая над землей вомбата взмахом руки. — Проси прощения, Эйнстрэйнус. Облегчи душу. Другого шанса не будет.
— Пошел. Ты.
— Нет так нет, — пожал плечами Вертлявый и занес руку для удара.
Меня переполняла магическая сила. Мне казалось, что я могу обрушить на ректора сами небеса, лишь бы не дать ему навредить моему другу. Я вытащил пощипывающую от сосредоточения магии руку из-за спины.
— Николас, я бы не советовал тебе этого делать, — не поворачивая головы, сказал Вертлявый.
— Ваши советы до добра не доводят! — рявкнул я и позволил вихрю пламени вырваться на свободу.
Огненная пасть поглотила Вертлявого, и на секунду я даже решил, что сейчас увижу горстку пепла, оставшуюся от него. Но не тут-то было. Ректор потушил пламя, пробормотав какую-то бессмыслицу, и брезгливо осмотрел то, что осталось от его одеяния.