— Я знаю, что… он был твоим парнем, — просто ответила я. — И то, что Слейт как бы похож на него. Я знаю,что он был очень, очень известным тем, кто суперхорошо метал гранаты. По крайней мере, это то, что мне рассказали жеребята и кобылки, когда ещё были Меткоискателями. А что с ним? — спросила я, аллюром направляясь к дивану. Я не была уверена, что прямо сейчас хочу сесть на другом конце, так что я просто положила копыто на свою книгу, не позволяя ей упасть.
— В девяности девятом… — начала Блэкджек, прежде чем её голос сломался. — Я не знаю, что тебе рассказывали о девяности девятом, но… его там использовали. Плохо. Все кобылы. — Её красные глаза ненадолго смягчились, когда я встретилась с ними, и резкий удар вины потянулся от неё ко мне в грудь. — Однажды меня изнасиловали на корабле. Его насиловали почти каждый день; бóльшую часть его жизни. Полагаю, большинство жеребцов просто… я не знаю… приняли это за должное. А он — нет. Это приносило ему боль, но также было причиной, по которой он пытался выбраться. Он не хотел, чтобы в девяности девятом его просто трахали, а затем убили, когда он станет слишком старым. — У меня не было слов, чтобы описать исходящие от неё эмоции. Они были колючими c мягкими, щекотливыми ощущениями; эмоции сочились отовсюду, все одновременно. Серьёзно, к этой кобыле нет специального руководства? — Ты не представляешь, как сильно я восхищаюсь им.
Я медленно кивнула, все ещё пытаясь переварить безвкусные щупальца эмоций, что чувствовала в ней. Я действительно не знала, что сказать. Поэтому я просто молчала, позволяя ей продолжать.
— В тот раз… здесь… прямо перед тем, как всё испортилось… в тот последний ужасный день… — рассказывала она, запинаясь. — Мы смеялись и флиртовали. Дерзили друг другу… и тогда он сказал мне… — Ей пришлось немного вздохнуть. — Он сказал мне, что моя мама на вкус как яблоки.
У меня не получалось полностью подавить собственную дрожь при откровении Блэкджек. Яблоки. Что ж, яблоки, ну, это, конечно, не… Я встряхнулась. Нет. Не думай об этом…
— Я… Ох, — произнесла я. Маленький пегас в моей голове надел выпускной колпак. — Так значит… теперь яблоки… напоминают о всех ужасах, через которые ему пришлось пройти? И как твоя мама не смогла предотвратить это? — спросила я. — Или… до меня доходит не совсем то, о чём я думаю?
— Вообще-то у тебя получается лучше, чем у Циннамон, когда я пыталась рассказать ей, — сказала Блэкджек. Первое тёплое чувство с тех пор, как мы встретились. Она закрыла свои глаза. — По крайней мере, ты хоть немного понимаешь. Я думаю о том, кем он был, когда мы только начинали, и как далеко он зашёл… как сильно он изменился… что даже начал шутить о том, что я и моя мама сделали с ним. Тогда я этого не понимала, но… мы были как день и ночь, встретившись впервые. — Она запрокинула голову, пока шипящяя, разъедающая к себе ненависть сползала с неё. — А затем я его убила.
Я нахмурилась, пока эта ненависть сползала с подушек словно водопад и скапливалась вокруг моих копыт. В конце концов я запрыгнула на диван и уселась на круп, закручивая свой хвост вокруг копыт и рассматривая Блэкджек.
— Но он изменился. Как ты говоришь, в лучшую сторону? — тихо спросила я.
Она кивнула и фыркнула.
— Больше, чем ты можешь представить. Он прошёл путь от жеребца, который не мог держать пистолет, при этом не попытавшись убить меня, до жеребца, который… помимо того, что был моим любовником… любил свою дочь. Он стал учителем. Он собирался стать… я не знаю. Но он был бы потрясающим. Даже больше, чем тогда. — Она опустила голову и медленно ей потрясла. — Я думаю о том, что я сделала с ним… О том, что сделала с ним мама… А затем он шутит про это… И… Меня поражает это. Поражает всем тем, что я потеряла. — Она закрыла глаза; её эмоциональное рагу превратилось в одно из желчных самообвинений, что вскипело из-за нестабильного перехода.
Я кивнула, обдумывая все свои мысли и чувства, слушая её. Запустив передние копыта в свой белокурый хвост, я слегка повертела им из стороны в сторону.
— Стойкость, кто бы ей ни обладал, всегда была потрясающей вещью, не так ли? — спросила я, опуская свою голову вниз в попытке уловить её взгляд, прежде чем он скроется в веках. — Но я вижу, как его стойкость, с которой он прошёл через все испытания, заставила тебя понять эту несоразмерную потерю, когда П-21… — Я оборвала себя. Я не могла заставить себя сказать, что он умер. Я боялась сказать это. Я боялась молчать. Что может произойти, если я скажу это?