— Я была вот настолько близка к тому, чтобы сказать да, — сказала она с улыбкой, держа копыто в сантиметре от своего рога. — Но… ты не такая, как Слэйт или Сэндэлвуд, или кто-либо, с кем я была с тех пор, как мы ушли. Ты больше, и я не хочу причинять тебе боль, как я причиняла боль Глори. Никто этого не заслуживает. Я не хочу, чтобы ты влюбилась в меня, а потом сломалась.
— И я не хочу причинять тебе боль, — тихо вздохнула я, глядя вниз на пыльный след, по которому мы шли. — Меня стошнило сегодня утром, когда я подумала о том, чтобы быть с тобой. Н-не потому, что я думаю, что ты отвратная или что-то такое! Просто… это было неправильно. И я знаю, как бы ужасно я себя чувствовала, если бы… поцеловала тебя и я не хотела, чтобы ты чувствовала себя использованной.
— Использованной? Я? — она ухмыльнулась, а потом засмеялась. — Вперёд, используй меня, если хочешь. Если готова. Я не против. Просто я не хочу быть кобылой, которая причинит тебе ещё больше боли, чем ты уже перенесла. Я почти сделала это… до того, как ты рассказала мне, что с тобой случилось. Тогда я сильно корила себя. Но я не хочу ничего делать, пока ты не будешь уверена, что это правильно.
Я посмотрела на неё.
— Блэкджек. Ты когда-нибудь думала, что, возможно, тот факт, что тебя не напрягает быть использованной, может быть частью проблемы? Потому что это серьёзное дело. Никто не заслуживает того, чтобы их использовали. Неважно, что они сделали. Черт, я встретила Нэйлса, жеребца, который ... — я не могла этого сказать. — Даже он не заслуживает того, чтобы его использовали. Почему ты считаешь, что для тебя это нормально?
— Потому что я могу выдержать это, — ответила она в ту же секунду. — Это то, что им нужно. И если я смогу заплатить эту цену, чтобы им не пришлось, я заплачу. Потому что могу.
— Это самая большая куча браминьего дерьма, которую я когда-либо слышала, — огрызнулась я, всё ещё говоря шёпотом. — Блэкджек, ты вбила себе в голову, что у тебя долг перед всем миром. Долг, который не может быть оплачен. Я не знаю, откуда это, черт возьми, взялось, но прекрасные половые губки Луны, кобылка! Ты заслуживаешь намного лучшего!
— Я была добровольным винтиком в машине, посвященной использованию пони худшими способами, которые можно себе представить. Я убивала жеребят моложе тебя. Я отравила всех друзей, с которыми выросла. Я взорвала рабов, потому что была нахальной. Я почти забила сестру Глори до смерти, — тихо сказала она, её эмоции портились с каждым шагом. — Никогда не думай, что ты знаешь, чего я заслуживаю, Треноди. Не после того, как все пони, которых я любила были убиты или ещё хуже.
Вместе с её эмоциями испортились и мои.
— В таком случае, что делает тебя настолько, блять, особенной, что ты считаешь, что смерть не искупает, хотя бы частично, твой долг? Не потому ли это, что ты не можешь простить себя? Эту песенку я знаю. Или ты, как Айви, дрочишь на страдания?
— Ну тогда, по твоей логике, всё, что мне нужно сделать, это продолжать умирать, пока я не смогу простить себя. Отлично. Я запомню это, — фыркнув сказала она.
Я снова взглянула на неё.
— Это не то, что я имела в виду, Блэкджек. И ты это знаешь.
— Ты хочешь знать, каково это — умереть? — спросила она, ощетинившись. — Это прекрасно. Это такое облегчение, потому что всё кончено. Вся боль. Всё страдание. Просто уходит. Смерть была моей лучшей ночью, когда я спала. Это был отдых, который я заработала, но мне было наплевать, потому что я была в покое. — Она прорычала. — Только я проснулась. Снова. И снова. И снова. Ты хочешь знать, каково это? — прошипела она. — Каково это — открывать глаза и понимать, что нужно продолжать идти с болью и страданиями? Хочешь почувствовать эту эмоцию, Трен?
Я остановилась и закрыла глаза. Я чувствовала как слёзы катятся вдоль моих век. То, о чём Блэкджек не знала — не могла знать — это то, что я знала эту эмоцию. Я испытывала её в течении двух недель после того, как жеребец, с которым я так усердно работала, чтобы спасти его убил себя передо мной.
— Ты знаешь, каково это, когда врачеватель душ связан с кем-то в момент их смерти? — тихо спросила я, оглядываясь на неё с болью, очевидной на моей мордочке. — Я знаю, какое облегчение почувствовал жеребец, когда убил себя на моих глазах. Я знаю это желание отдохнуть, чтобы всё просто… прекратилось. Но потом мне пришлось продолжать работать. Ложиться спать и просыпаться. Притворяться, что этого не произошло. Как и всё остальное. Не говорить об этом. Не обсуждать это. Просто ложиться спать, зная, что тебе всегда придётся просыпаться снова.