А Умбра… Файл с ее обозначением — U-7B — был помечен как «Прототип-Хранитель». Она тоже была «активом» серии «Z», но более поздней, более совершенной модификации. Ее задача была не только вернуть его, но и обеспечить безопасность «Сердца Змеи». Или, в случае провала, уничтожить его вместе со всеми «активами». Возможно, их вражда, их связь — все это было частью какого-то чудовищного эксперимента по проверке их лояльности и боевых качеств.
И самое страшное. «Сердце Змеи». Это был не просто ИИ или вирус. Это был своего рода коллективный разум, живой генетический архив, способный не только контролировать, но и изменять, «перепрограммировать» все «активы» серии «Z». Или пробудить их всех одновременно, превратив в армию генетически модифицированных убийц. Институт планировал использовать его. Для чего? Для захвата власти в регионе? Для войны с другими фракциями Пустоши? Или для чего-то еще более масштабного и ужасного?
Перед Зедом встал выбор. Роковой выбор.
Он мог попытаться уничтожить «Сердце Змеи». Но это, скорее всего, означало бы и его собственную смерть — он был слишком слаб, чтобы выбраться из эпицентра взрыва такой мощности. А может, и смерть всех «активов» в криокапсулах — его «братьев по несчастью».
Он мог попытаться взять его под свой контроль. Стать кем-то вроде нового «бога» этого места, повелителем армии спящих убийц. Но это означало бы стать тем, против кого он боролся всю свою сознательную жизнь. Стать новым Институтом.
Или он мог попытаться передать эту информацию миру. Но кому? И кто ему поверит?
Решение пришло само. Внезапно, как удар молнии. Он посмотрел на свое отражение в темном экране одного из терминалов. На измученное, окровавленное лицо существа, которое всю жизнь было лишь марионеткой в чужих руках. Хватит.
Он снова склонился над главным терминалом. Его пальцы, чудом находя нужные команды, активировали протокол экстренного самоуничтожения комплекса. Не просто взрыв реактора, как в «Abrigo-Tec». А полный, тотальный коллапс генетического ядра «Сердца Змеи» с последующей стерилизацией всей зоны. Ничего не должно было остаться. Ни данных. Ни «активов». Ни его самого.
«ДО АННИГИЛЯЦИИ — ТРИ МИНУТЫ». Холодный, бесстрастный голос ИИ комплекса эхом разнесся по залу. Завыли сирены, замигали красные лампы. Земля под ногами задрожала.
Зед откинулся на спинку кресла перед терминалом. Он сделал то, что должен был. Впервые в жизни он сам принял решение, которое определяло не только его судьбу, но и судьбу чего-то гораздо большего.
Он закрыл глаза. Боль от ран почти утихла, сменившись странным, почти блаженным спокойствием. Он вспомнил Лексу. Рауля. Даже Калькулятора. Всех тех, кто погиб на этом пути.
«ДВЕ МИНУТЫ».
Возможно, это и была свобода. Не жизнь без Института. А смерть, которая положит конец и Институту, и ему самому, и всему этому проклятому наследию «Проекта Амазония-Генезис».
«ОДНА МИНУТА».
Зед усмехнулся. Кривая, окровавленная усмешка на лице человека, который прошел через ад и решил забрать этот ад с собой.
Он был готов.
«ДЕСЯТЬ… ДЕВЯТЬ… ВОСЕМЬ…»
Последнее, что он увидел перед тем, как всепоглощающее белое пламя заполнило зал, было его собственное отражение в темном экране. И в этом отражении, на мгновение, ему показалось, что он улыбается. По-настоящему.
«…ТРИ… ДВА… ОДИН…»
Сердце Змеи перестало биться.
Конец третьей арки.
Глава 56
Глава 56: Из Глубин
Боль. Это было первое, что он почувствовал. Тупая, всепроникающая, она вырвала его из вязкой, черной пустоты небытия, в которую он провалился неизвестно когда. Голова раскалывалась, каждый вдох отдавался огнем в обожженных легких. Он попытался пошевелиться, но тело отозвалось таким каскадом мучительных ощущений, что он едва не потерял сознание снова.
Сколько он здесь пролежал? Часы? Дни? Недели? Вокруг был мрак, плотный, почти осязаемый, нарушаемый лишь слабым светом, пробивающимся откуда-то сверху, сквозь узкую щель в завале из бетона и искореженного металла. Воздух был тяжелым, спертым, пахло гарью, озоном и чем-то еще — сладковатым, тошнотворным запахом смерти. Иногда сверху доносился глухой скрежет и шорох — руины «Сердца Змеи» продолжали оседать, хороня под собой тайны Института.
Он лежал на чем-то остром, в неудобной позе. Его институтский комбинезон, и так не новый, превратился в лохмотья, пропитанные кровью и грязью. Тело было покрыто множеством ран — рваных, колотых, ожогов. Контузия гудела в ушах, как растревоженный улей. Жажда была почти невыносимой, горло драло, словно наждаком.