– Что это за книга? – спросил я без обиняков, стараясь придать голосу и выражению лица максимум дружелюбия, на которое я способен.
Он посмотрел мне прямо в глаза, и я почувствовал, что недоверие его исчезает. Он не был, пожалуй, красив, но какой прекрасный был у него взгляд! Я видел, как в нем колышутся самые разнообразные чувства, словно трава на дне ручья.
– Путеводитель по Алжиру. Но он стоит очень дорого. У меня таких денег нет.
– Сколько?
– Два с половиной франка.
– Но ведь если бы ты не видел, что я наблюдаю за тобой, ты удрал бы с книгой в кармане.
Малыш сделал негодующее движение и грубо запротестовал:
– Ну уж нет… неужели вы приняли меня за вора?… – Он прикинулся крайне изумленным, чтобы заставить меня усомниться в виденном мною. Я почувствовал, что упущу добычу, если буду настаивать. Вынул из кармана три монетки:
– Ступай купи книгу. Я тебя подожду.
Через две минуты он выходил из лавки, перелистывая предмет своего вожделения. Я взял у него книгу. Это был старый путеводитель Жоана 1871 года.
– Что ты намерен делать с ним? – спросил я, возвращая книгу. – Он слишком устарел. Им больше нельзя пользоваться.
Он стал спорить, что можно; что, кроме того, более новые путеводители стоят гораздо дороже и что "для его цели" приложенные к путеводителю карты вполне годятся. Я не пытаюсь передать его подлинные слова, потому что они утратили бы весь свой колорит, лишившись необыкновенного уличного акцента, который он придавал им и который тем больше меня забавлял, что произносимые им фразы были не лишены изящества.
…
Необходимо сильно сократить этот эпизод. Точность должна достигаться не подробностью рассказа, но двумя-тремя штрихами именно там, где их ждет воображение читателя. Я думаю, впрочем, что было бы интереснее выслушать рассказ самого мальчика обо всем этом; его точка зрения более интересна, чем моя. Малыш был и смущен, и польщен оказанным ему вниманием. Тяжесть моего взгляда несколько искажала естественное течение его мысли. Личность совсем еще незрелая и несознательная защищается и прикрывается позой. Нет ничего более трудного, чем наблюдать за несложившимися существами. На них следовало бы смотреть только украдкой, в профиль.
Малыш заявил вдруг, что "самый любимый" его предмет «география». Я заподозрил, не скрывается ли за этой любовью инстинкт бродяжничества.
– Ты хотел бы поехать в Алжир? – спросил я его.
– Конечно, черт возьми! – воскликнул он, слегка пожав плечами.
Мне пришла в голову мысль, что он несчастлив в семье. Я спросил его, живет ли он с родителями. «Да». И ему не нравится жить с ними? Он запротестовал, но не очень энергично. Казалось, он несколько беспокоился, как бы не слишком разоткровенничаться перед незнакомым человеком. Он вдруг обратился ко мне:
– Почему вы меня об этом спрашиваете?
– Так просто, – поспешно ответил я; затем, прикоснувшись пальцем к желтой ленточке его бутоньерки, спросил: – Что это такое?
– Ленточка, как видите.
Мои вопросы явно раздражали его. Он резко повернулся ко мне с враждебным видом и спросил насмешливым и наглым тоном, который положительно смутил меня, – я никак не предполагал, что он на него способен:
– Скажите-ка… вам часто случается гоняться за школьниками?
Пока я в смущении бормотал что-то похожее на ответ, он открыл школьную сумку, которую нес под мышкой, с намерением положить туда свою покупку. В сумке лежали учебники и несколько тетрадей в одинаковых синих обложках. Я взял одну из них: тетрадь по истории. Мальчик написал на ней крупными буквами свои имя и фамилию. У меня учащенно забилось сердце, когда я прочел фамилию своего племянника: