— Ой да их то, как только не называли.
Я поднапрягся, вспоминая:
— Геями что ли?
— Нет, — сосед замахал руками, проглатывая свой коньяк. Покривился, крякнул, — у меня дед в военной разведке служил и слово такое веское говорил, очень точное и весомое, сразу всех махом характеризовало.
— Пупсики что ли?
— Да не «пупсики». — Григорий Петрович перестал качаться, лицо его окаменело. — Пидарасы. Точно. Думал не вспомню! Дед в армии их кованными ботинками с шипами бил! Говорил: такие ботинки специально для этого предназначались и были в каждом уважающем подразделении.
— Я вот в банке работаю, но знаешь, тоже бы их сапогами попинал. Да хоть со шпорами, если шипов нет! «Обиженки». Придумали же. Ну, какие мы — «обиженки»?! Вот такие и стопорят прогресс.
— Да-да, и ведь подумать только, когда-то пидаросом было быть модно, как сейчас «силиконщиком».
— Не сравнивай, Гриша. Это, как небо и земля.
— Да, конечно, — согласился сосед и зевнул. — И так понятно.
А я не мог успокоиться еще минут пять. Всё думал и проговаривал про себя. Не выдержал, рубанул:
— Ужас какой. Наливай что ли, Гриша. Вот времена были. Как люди жили!
Григорий Петрович закивал, разливая по стаканам:
— Ох, Вася и не говори. Ты- то я вижу из молодых, а я ведь чуть не женился тогда.
— На пупсике? — ужаснулся я.
— Что ты! — Сосед замахал руками. — Влюбился. В бабу!
Я улыбнулся, откидываясь на мягкую стенку дивана. Не такой уж я и молодой, как подумал милый мой бухгалтер. Пластика творит чудеса. Знал и я про любовь историю: как никак три раза развода пережил. И каждый раз наступал на одни и те же грабли.
— И она меня любила, — прошептал Григорий Петрович, сникая. — Да только с ребенком была.
— На кой тебе такие проблемы?! — сразу ощетинился я — это психологическая защита сработала, не зря мужские тренинги проходил. Вопрос сразу ребром встал. Бухгалтер примиряюще поднял руки, видя мою агрессию. А во мне уже бушевали эмоции. Перехлестывали за край.
— Ну да! Что может быть страшнее бабы с ребенком. Сбежал я в другой город.
— В другой город? — переспросил я, а Гришка то, отчаяный, так и не скажешь сразу.
— Ну да! Чтоб не нашла!
— Молодец!
— Любовь же потом прошла. Вот Марту приобрел. Приобщился так сказать к движению и вошел во вкус.
Я покивал головой, сам думая о своем. Что может быть страшнее бабы с ребенком? Да может. Я вспомнил Олесеньку, которая кричала мне в лицо:
— Ну почему мы не можем продать твою квартиру и погасить мой кредит? Почему ты такой упрямый? Ты что, меня не любишь? Ты же мужчина! Сделай мужской поступок!
— Люблю, конечно, — мямлил я, тогда еще студент финансового универа с бабушкиным наследством в виде квартиры в придачу. — Но я не понимаю, почему я должен продавать квартиру и гасить кредит, взятый тобой и твоим бывшим мужем на развлечение. Вот вы и сами гасите. Разве я не прав? При чем здесь моя квартира?
— Теперь ты мой муж! Подумаешь штампа нет! Ты — муж!!! Ты должен решать мои проблемы!
— Нет уж, я не твой муж. Я не твой. Не твой. — И голова кругом.
Так, что я знал, что страшнее бабы с ребенком, может быть только баба с кредитом. Знал, но промолчал.
Х300 успокаивающе погладила меня по руке. Григорий Петрович завистливо икнул.
— Она, что? Все понимает?
— Очень чувствует меня. В таких самое дорогое — это настройка сенсоров на партнера.
— Господи, — прошептал сосед. — Может она еще и говорить умеет?
— Зачем? — удивился я. — Только петь и стонать. Обучалку разговоров я в настройках отключил.
— Петь? — простонал Григорий Петрович. — И, как и, что?
— Ну сейчас я поставил сопрано, и она мне всякие опретки поет. Прикольно получается. — Я улыбнулся. — Рок бонусом шел. Кстати, грудь до восьмого размера увеличивается за три секунды, а цвет кожи меняется до сорока восьми оттенков.
— Дива! Вот бы мне такую! Мечта!