Но напротив выжидающе на меня глядели два голубых глаза, воспаленных и уставших, бесконечных и глубоких, как самый темный и загадочный океан. А мне не хочется разгадывать его тайну. Я просто нюхаю тюльпаны и жду свой ореховый десерт.
- Нравится?
- Угу. Красивые.
Молчание.
- Ты любишь меня, Линнет?
Этот вопрос тяжелым камнем упал мне на плечи, и я, кажется, физически чувствовала, как меня грубо прижимает к земле. Замявшись, я мельком оглядела зал уютной кафешки, сомнительно почесывая за ухом. Почти никого. Такие же случайные парочки ютились возле камина, распивая горячий глинтвейн и какао. Им хорошо. Они любят друг друга. Им не нужно притворяться и строить из себя недотрог.
Белые, тонкие пальцы Дэниела беспокойно постукивали по столу.
- Я...я... - попыталась начать я, но что-то неприятно давило мне в область шеи. Наверное, совесть? - Я не знаю, Дэниэл. Прости меня, - я поспешно опустила глаза и поняла, что приняла на себя роль медленного убийцы. "Нет, я не хочу жертв, только не это!" На высоком, горделивом лбу моего возлюбленного запульсировала фиолетовая жилка. Он тяжко вздохнул, и стиснув зубы зажег непонятно откуда взявшуюся сигарету. Это плохой знак. Дэниел никогда не курил ничего, кроме хорошей травки. Принесли пирожные и горячий кофе без сахара. Мы помолчали какое-то время, уделяя внимание десерту.
- Когда-то я видел, что ты любишь меня по-настоящему, без притворства и вечных издевок... - прерываясь, говорил Дэниел, зажигая сразу же вторую сигарету. Я не смотрела ему в глаза. - ...в какой день все переменилось? Что я упустил? - его хриплый, задумчивый тон приобретал дребезжащие, чуть надрывные нотки. Кто из нас теперь хладнокровный?
- Мы вместе уже два года... - попыталась я парировать его «удары». - И тебя всегда устраивали отношения "раб-госпожа", "щенок-хозяйка", называй, как нравится. - Дэниел наклонил голову, изучая мое опущенное лицо и тихо проговорил, переходя почти на шепот. - О, да. Мне нравилось. И сейчас нравится. Но разве любимая хозяйка не должна заботиться и любить своего «щенка»? Моя госпожа холодна, безразлична и ей попросту плевать на все, что связано с несчастным, вечно изгнанным Дэниелом-неудачником, пятой собачьей ногой, которая мешает ей развиваться и мечтать о тех, кто абсолютно не похож на меня. Это ли ты называла любовью?!
Я остро чувствовала, как меня накрывает чуждое раньше волна вины.
Прав. Ты во всем прав, вороненок. Я не люблю тебя. И никогда не любила, разве что испытывала небольшой интерес начале отношений; но я не могу бросить тебя, потому мне страшно за твое будущее; ты не вынесешь разрыва, ты сломаешься...я слишком хорошо знаю тебя.
Это замкнутый круг. Но ты ведь так любишь страдать. Без страданий и мук твоя жизнь станет пустой, как выеденное яйцо. Так что мне делать? Сказать это вслух?
- Дэниел, - почти ласково обратилась я к обмякшему в кресле парню напротив. - Ты прекрасно знаешь, что не сможешь без меня, а я не хочу стать «убийцей».
- К твоему несчастью, я все еще люблю тебя, капризная ты, сука. Я хочу убить в себе любовь, уничтожить, сжечь навсегда, чтобы забыть твое чертово имя; но если ты погубишь мою душу...если ты вонзишь мне нож в спину, то... - он запнулся, и потушив сигарету, попросил счет у подошедшей официантки. - ...о, нет, я не слабак, Линнет. Ты пожалеешь об этом на всю жизнь. Быть может не сразу. Не измывайся над моими чувствами, прояви хоть каплю уважения... - он громко поднялся из-за столика, вытерев бледные губы рукавом черной рубашки, и не удостоив меня и малейшим взглядом, направился к выходу.
А в воздухе все также витал аромат тюльпанов. Аромат боли. И удивительной красоты.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀━━━━⠀❃⠀━━━━
Моя вконец оледеневшая душа все же начала оттаивать. Я наспех выпила остывший кофе и вытащила из рюкзака ежедневник из черной матовой кожи с серебряной заклепкой. Я повсюду таскала его с собой и в особые минуты ностальгии частенько перечитывала некоторые записи. Сейчас мне казалось, если я не успокою свою совесть, не засуну ее в дальний, пыльный ящик, то не смогу спокойно жить дальше.
Слова раненой черной птицы задели меня.
Но я найду, обязательно найду способ оправдать себя; только вот найду, найду нужную запись...
Я судорожно, впопыхах, перелистывала уже пожелтевшие страницы, и наконец остановилась на старой записи, которую я сделала, будучи шестнадцатилетней девочкой после громкой ссоры с отцом. Заказав еще чашку кофе, я принялась за чтение неразборчивого беглого почерка: было видно, что я записывала, будучи сильно на эмоциях. Кое-где проглядывали расплывчатые пятна синих чернил - следы слез.