Она пугала меня одним своим присутствием, и потому никогда не была пустым местом. Для меня.
Странно?
Да, очень. Наверное потому, что и сам я был немного странным, просто этого никто не замечал. Кроме неё, похоже.
Глава 4 Марта
Дождь оглушающе барабанил по гравию дорожки, когда в сизом сумраке я приблизилась к парадным ступеням академии. Поднявшись на широкое освещенное крыльцо, остановилась. Серые конопатые плиты украшали комья грязи с чужих сапог.
Я улыбнулась — теперь всё было правильно.
Вернувшись в академию после разговора, я застыла на этом самом месте в растерянности. Филипп должен был спуститься передо мной, а значит, порог не мог быть чистым. Но был. Убрать так быстро не могли. Служащие возьмутся за дело не раньше следующего утра и только после того, как закончится дождь.
Я быстро сообразила, что по дороге, попав под ливень, он, должно быть, решил укрыться под сенью деревьев и переждать первые удары непогоды. Скорее всего, остался где-то на обочине. Идти вглубь леса, не имело смысла, да и диких зверей хватало.
Этой мысли оказалось достаточно, чтобы я поспешила юркнуть за дверь, схватить один из общественных зонтов у порога и броситься обратно.
Отыскала я его быстро. Помедлила, решая, как предложить зонт. Вряд ли он сильно обрадуется моему появлению, но оставить его одного в темноте, там где водятся медведи и волки, да ещё на холоде, который он не переносил, я не могла.
Кажется, вместо помощи, я только сильнее его напугала. Зонт он не взял — сбежал. Зато теперь был в безопасности и тепле толстых стен, а я была довольна.
Наклонилась на мгновенье и коснулась живой мясистой грязи, растерла пальцами с чувством удовлетворения и только после вошла в дверь.
*** Следующие пару недель я была особенно осмотрительна и была готова биться об заклад, что он ни разу не поймал на себе мой взгляд. Я позволяла себе смотреть только когда ко мне была обращена спина Филиппа или расстояние было значительным и он никак не мог меня заметить.
Я не смотрела на него ни в обеденном зале ни в учебных кабинетах. Это было сложно, но я держалась, думая о том, что так ему будет легче. Не слишком приятно, наверное, быть предметом чьего-то обожания. Особенно, если тебе этот человек не нравился или, куда хуже, считался странным.
Так что свой бесславный подвиг я совершала для Филиппа со всей самоотверженностью, на которую была способна. Пусть он почувствует, что от меня не исходит никакой угрозы. Я вообще была последним на свете человеком, способным ему навредить.
Глядя мимо идеального лица, я просто представляла его там, где останавливался мой взгляд. И любовалась памятными моментами, коих в моей голове было предостаточно.
Как серьёзен и вдохновлён он был, зачитывая доклад о болотных кикиморах, обитавших в северных широтах. Как грустен и задумчив казался, сидя на скамье во время магических состязаний. С какой умиротворенностью и спокойствием взирал он в даль, вытянувшись на лужайке перед академией.
Я подавила вздох. Ничего не скажет ему о том, что границы его жизни — хотя бы мыслью — нарушены мной не единожды: ни взгляд, ни вздох. Филипп мог быть абсолютно спокоен.
***
Спустя месяц я достигла совершенства в искусстве незаметного наблюдения. Я прилагала массу усилий, пока скрытное внимание не стало второй кожей. Такая жизнь казалась такой же естественной, как и предыдущая, и была почти удобной.
Оказалось, что в таком поведении были свои преимущества. Лишенная удовольствия смотреть в его лицо, я получала заоблачную порцию наслаждения, когда всё же случайно касалась его взглядом.
Благодаря хаотичности движения вокруг, что непременно происходило среди огромной толпы студентов, Филипп иногда вдруг возникал рядом, и отвернуться означало привлечь его внимание вспыхнувшей суетой. За лучшее я считала полыхнуть мимо, по заданной траектории движения, словно меня и не было рядом.
И всё же мимолетное мгновение, когда мой взгляд соскальзывал с его лица, ощущалось почти так же остро, как прикосновение кончиков пальцев к его коже. Единственное касание в тот ноябрьский день, которое никогда не изотрется из моей памяти.
Лелея свою сокровищницу воспоминаний и бесконечно перебирая искры драгоценных моментов, я отправилась в библиотеку ранним выходным днём. Коридоры пустовали, разнося гулкое эхо моих шагов: почти все ещё спали.
Декабрь, стылый и снежный, подходил к концу — наступило время ежегодной описи манускриптов. Из каждой группы назначался представитель, готовый помочь в общем деле. Меня назначили в первый же год, не спросив; просто вписали мою кандидатуру. Никто не желал просиживать свободное время за наискучнейшим занятием инвентаризации трухлявого пергамента. С тех пор эта обязанность негласно легла на мои плечи.