Здесь, на «Святой Руси», как и во многих древних и средневековых социумах, игральный долг обеспечивается всем имуществом игрока, включая его самого и членов его семьи. Известна история одного древнего китайского купца, который последовательно проиграл имущество, детей, жену и себя самого.
Сейчас будем на казначея ошейник одевать. Интересные имущественно-правовые коллизии возникают…
Казначей в ошейник не захотел. Охолонул малость, снял с лысины квашеную капусту и, уже внятно, сообщил:
— Ладно. Отдам. Схожу до дома и пришлю. Где баба моя? Пойду уж.
— Пойдёшь. Как долговую грамотку выпишешь. Что отдашь в три дня. А дальше — реза исполу за всякую седмицу.
— Чего?! Ты моему слову не веришь? Да я… Я казначей смоленский! Моё слово в городе — в цену с золотом…!
— Извини, дядя. Но мы люди дикие, деревеньщина-посельщина. Только из болота велезши, только с дерева спрыгнувши… Коль слово у тебя такое… золочёное, так и процарапай его на бересте. Тута вота.
Народ хихикает и подначивает. Казначей шипит и потеет. Вытирает свой голый череп, но сразу снова начинает «пускать зайчиков» — факела на мокром отблеск дают.
Пыхтит, но царапает долговую грамотку. Я прикидываю — а не сильно ли я за дядю взялся?
Оценочно баронский лен даёт в Европе около ста фунтов серебра годового дохода. В наших кунских гривнах — семь сотен. С учётом разницы в ценах — две-три сотни.
Точно не скажу, но в следующем столетии летописец стыдит бояр, которые за две сотни годового жалования служить не хотят: «говорят — мало, де, даёшь княже». И приводит в пример «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой»: раньше, в предыдущем столетии, и бояре были скромнее, и вода мокрее.
Насчёт казначейских приработков… тут только фантазии.
Вроде, не надорвётся.
Так, что я ещё из фанфика пропустил? Что-то важное… А!
Как-то я отклонился от Михаил Юрьича. Игра закончилась, скорлупки я раздавил. А жена осталась у казначея. Точнее — они с Аннушкой в её покоях болтают. Надо как-то… ближе к первоосновам, к классике, к школьной программе…
— А залог какой оставишь?
— Какой тебе «залог»? Я тут вот! Усадьба у меня — вона тама по улице! Меня тута все знают!
— Это хорошо. Поэтому и залог невелик — твоя жена. Как долг вернёшь — залог назад получишь.
— Твою… разъедрить черешней! Будь по-твоему. Но оставлю без прикрас. Покрадёте же!
Лермонтов описывает реакцию Тамбовского высшего общества второй четверти 19 века. Уже произошло и, в немалой степени, проникло в российскую провинцию «повсеместное смягчение нравов». А вот за полвека до того довольно часто чиновники с Алтая, например, отправляясь по делам в центральную Россию, занимали у сослуживцев деньги под заклад своих жён. Да и Кузьма Минин говорил, поднимая нижегородцев: «Заложим жён и детей своих». Так что, я вполне в рамках исконно-посконного.
Казначея возмутило моё недоверие к его слову, а не судьба его супруги.
Позвали казначейшу. Похоже, ей ещё не сказали о текущей ситуации. Тут он её с порога и ошарашил:
— Сымай с себя всё, дура.
— Господи! Да как же это?! Да…
— Живо, бестолочь! Это всё из-за тебя! «Поедем-посмотрим… я нигде не бываю, никого не вижу… старую подружку раз в год посмотреть-поболтать…». Дурак старый! Послушался бабских бредней! Привела-заманила в притон воровской! Серебра-то сколько потерял! Из-за тебя всё! Твоё-то и пущу в продажу первым! Голая ходить будешь! Перстни-висюльки давай сюда. Платок у тебя дорогой, платье… чоботы с Булгара привезённые. Давай-давай. А то возьмут в шелках, а вернут в дерюгàх. Тати все, шаромыжники. Гридни они… вертопрахи да шелкопёры… перекати-поле… ни отца, ни матери… набродь безродная… Как были лихи на руку, так и остались. И как это светлый князь таким золоторотцам гривну боярскую даёт…
Не по классике. Там сцена строится иначе:
Не мой случай — здешний казначей венчальное кольцо сам с жены снял и в свой кошель положил. До подходящего случая.