«Перебрал на радости», — подумал Колинз и улыбнулся ему.
В то же мгновение сверкнула молния и что-то сильно ударило Уилса в грудь. Не веря своим глазам, Колинз смотрел на револьвер в руках Пита.
Раздался крик, но Уилс не слышал его. Он с тоской смотрел в глаза Маргарет, которая бросилась к нему, еще не осознавая случившегося.
Силы покидали его, но он крепко держал ладони этой женщины и что-то пытался сказать ей.
Ноги подкосились, и он опустился на колени. Красная дымка застилала все вокруг, как будто он вернулся на планету маков, последнее, что он увидел, — глаза Маргарет и слезы. «И все-таки я счастлив…» — подумал Уилс.
Александр Головков Блондинка
Владислав Игоревич спал нагишом, укрывшись мягким, теплым одеялом, на большой, широкой кровати. Он любил телесный комфорт, и душа от этого у него была мягкой, молчаливой. Будильник он заводил на без четверти шесть. В шесть начинались передачи местного радио, от которых он просыпался окончательно.
— На работу проспишь, — послышался женский голос.
В его комнате никогда утром не бывало женщины. Он избегал любви, и страсти его избегали.
— Вставай, будильник прозвенел давно, — повторился голос уже с нотками раздражения.
За окном серел рассвет. Он подумал, что это голоса соседей за стенкой, протянул руку в изголовье и включил свет.
Одеяло свесилось на пол. Простыня сбилась в комок и лежала рядом, раздражая вялыми складками. Он хотел поправить ее.
— Отстань, — недовольно буркнула она.
Серьезным людям в жизни не везет. А Владислав Игоревич был серьезным. Или считал себя таковым. Какую ошибку он совершил в жизни?
В динамике зашипело, потом грянул первый аккорд, и хор подхватил гимн: «Союз нерушимый республик свободных…» Простыня у него была одна. Привычная. Жалко ее было выбрасывать. По утрам он о ней не думал. Когда к вещам относишься тепло, вещи оживают.
— Началась постельная лирика, — не узнавая своего голоса, произнес Безуглов. Он и не любил мистику, потому что там придумывают чепуху и верят.
Он встал и подошел к окну, чтобы определить, какое теперь время года. Вчера была весна. Если бы сегодня наступила осень… Он раздвинул гардины. Была весна. Весна, природа пробуждается… Поэтому ему померещился чей-то голос.
— Пойдешь на работу, подумай, как нам жить дальше, — сказала за спиной у него простыня.
— Чего? Чего? — он обернулся, надеясь, — что ответа не услышит.
— Ты не находишь, что мы потеряли интерес друг к другу.
— Угу, — согласился Безуглов.
— Я так жить не могу, — вздохнула простыня. — Пора определиться…
— Это как?
— Не валяй дурака, ты прекрасно понимаешь, что я говорю о замужестве.
— О чем? — не понял Владислав Игоревич.
— Мне нужен документ.
— Разве мы супруги?
— Ты со мной спишь. Сколько лет!.. Ты муж…
— Не с тобой, а на тебе.
— Какая разница?
— Я не могу никому дать развод, потому что ни на ком не женат.
— Ах, так?! Тогда женись!
— Чтобы жениться, нужна женщина, — без претензии на оригинальность сказал Безуглов.
— А я, по-твоему, кто? — спросила простыня.
— Я прожил тридцать лет и три года, — овладев собой, ответил Владислав Игоревич. — И не слыхал, чтобы вещи говорили. Да притом всякую чепуху.
— Значит, я для тебя вещь, — обиделась простыня. — Почему же ты со мною спишь?
Владислав Игоревич не стал обсуждать положение. Он собрался, выпил чаю и ушел, надеясь, что как все началось, так все и образуется.
Сказано уже, что был он человеком серьезным, нелепости его не занимали. Какая-то тряпка впала в амбицию. Выходя за дверь, он еще помнил о ней. Но, придя на завод, уже думал о другом. Его ждала работа.
Работа — один из способов уединения. Агрегатные станки, токарные полуавтоматы… Все требовали к себе его внимания. На девушек, работавших за станками, он никакого внимания не обращал. За исключением разве нормировщицы Светочки. К ней он относился дружелюбно, как к хорошей соседке. Об этом все знали в женском коллективе. А ему было безразлично.
У него был свой кабинет — мастерская с табличкой на двери: «Наладчик», где он работал и отдыхал. Там стояли верстак, три небольших станочка и мягкий диван. Там он пил чай со своим единственным другом электриком Гудимовым.
В разнообразной жизни Безуглова не могли сбить его с пути ни увеселительные заведения, ни общественные нагрузки, ни спорт. Понимающие люди сказали бы, что он аскет. Дом, работа… Третьего ему было не дано. Йогой он не занимался. А с работы возвращался домой всегда почти в одно и то же время.