А стоило Шпанову угодить в биобиблиографический словарь «Русские писатели. XX век», как критик Никита Елисеев тут же оскорбился за российскую словесность. О ком посмели написать?! Ведь «Варлам Шаламов в одном из своих писем признавался, что любому из московских писателей он готов подать руку, но только не Шпанову»!..
Почему? Потому как, по словам одного из нынешних критиков, «Ник. Шпанов на квазиисторической основе писал толстенные романы, многие и ныне помнят если не романы, то их запазушный объем — «Поджигатели», «Заговорщики». Романы эти издавались тиражами, от которых у авторов, подобных мне, просто слюнки текут. Эти тома можно было видеть в любом доме. КПСС литературным путем оправдывала заключение сталинско-гитлеровского пакта…»
И оценку такую поддерживали (и поддерживают) многие. «Лично никого не расстреливал и даже доносов, возможно, не писал талантливый по-своему беллетрист Н. Шпанов — но такая литература, как его «Поджигатели», была нужна в эпоху массовых доносов и расстрелов…» — писал Михаил Чулаки в статье «Выбор лиц и выбор стиля». А скажем, газета «Алфавит» к юбилею Шпанова так напомнила своим читателям о «Первом ударе»: «Написанный по заказу Главного политуправления РККА, растиражированный и розданный всем армейским командирам выше младшего лейтенанта, этот роман-прогноз описывал мгновенную бескровную победу Красной Армии над врагом. Описывал в духе тогдашней военной недодоктрины: сперва небо застилают тучи тяжелых бомбардировщиков, затем на тщательно пробомбленную территорию врага вливаются лавины конников, в арьергарде которых чадят и чихают танковые соединения; через пару недель враг капитулирует, а потери РККА пересчитываются на пальцах одной руки…»
«Печально известный», «шапкозакидательный», «ура-патриотический», «поделка на потребу режима», «продукт лживой пропаганды»… Его книги ругали советские критики, его поносят критики постсоветского строя.
Только безрукий не кинул камень в сторону «Первого удара» и его автора.
Лишь не так давно в одном из обзоров Н. Шпанов был упомянут в ряду имен, «без которых невозможно теперь представить советскую довоенную фантастическую и приключенческую литературу». Да еще Кир Булычев, отдавая дань детским впечатлениям, отозвался о Шпанове с достаточной теплотой — не как критик, а как читатель: «Шпанов как фантаст, на мой взгляд, превосходил всех массолитовских писателей». Но и уважаемый Всеволод Можейко не избежал ошибок (скажем, почему-то определив год издания «Первого удара» 40-м, хотя вышла книга годом раньше) и трактовки, обычной для определения роли Шпанова в советской литературе: «Он удивил нашу Родину, создав великолепную липу — боевой непобедимый роман, радость Сталина, «Первый удар»… Он достаточно убедительно и боевито доказал, что мы закидаем шапками любого агрессора, разгромим его малыми силами и только на его территории. Так учил товарищ Сталин.
Без потерь, без убитых и раненых мы громим агрессора, закидываем его бомбами и шапками, после чего переносим войну на его территорию, сровниваем с землей его города, ожидая, что благодарный капиталистический народ восстанет и скинет иго капитализма».
Собственно, именно такая трактовка бытовала на протяжении шестидесяти с лишним лет и, как видим, дожила до наших дней. О том, насколько она верна (и верна ли вообще), мы поговорим позже. Интересно вот что: хотя «Первый удар» давно стал библиографической редкостью, при желании его все же можно найти (не в бумажном варианте, так в электронном). Однако почему-то до сих пор никто из критиков не удосужился взглянуть на столь излюбленную мишень вблизи. Или смотрели, но видели лишь черно-белые кольца, куда стрелять? Даже Всеволод Ревич, критик проницательный и мудрый, не ушел в оценке «Первого удара» дальше эпитетов «легковесный» и «позорный», а в разборе самого текста — дальше поверхностного пересказа, подобного тому, что дал Кир Булычев.
…Может быть, хотя бы сейчас взглянем на книгу непредвзято и попробуем разобраться, что же она собой представляет?
Но для начала — несколько слов о самом писателе.
«Судьбы писателей не одинаковы. Одним удается с первого раза написать произведения, открывающие перед ними двери литературного Олимпа, другие по нескольку десятков лет умудряются оставаться в рядах скромных середняков, не проникающих дальше олимпийской прихожей. Но от этого литератору не становится менее дорого то, что он сделал на протяжении своего литературного пути», — так писал Николай Шпанов, очевидно, занося и себя в ряды «середнячков». Если так, автор лукавил: ко времени появления сих строк он вниманием обделен никак не был. За плечами оставались почти вся жизнь физическая и жизнь литературная, и обе были полны таких крутых зигзагов, которые заставляют усомниться в словах того же Дудина о том, что наш герой был всего лишь сочинителем-строчкогоном, обласканным властью бесталанным графоманом.