Последнее слово прозвучало как проклятие. Лингуампир замолчал, задохнувшись от возмущения.
Редуард не знал, чем ответить на этот выпад. Основательно покопавшись в памяти, тщательно исследовав даже вышеупомянутые пыльные задворки, он с ужасом обнаружил, что помнит всего два слова. Тем не менее он выбрал из них одно, то, что в большей степени походило на ругательство, и произнес, стараясь интонацией выразить все свое негативное отношение к собеседнику:
— Тур-р-рбулентность!
— Что? И ты мне еще будешь говорить о турбулентности? — в негодовании воскликнул Тот Который. — Красивейшее слово, но до чего же редко ты пользовался им прежде! Почему ты вспоминаешь о турбулентности не раньше, чем твой кораблик начинает потряхивать при входе в плотные слои атмосферы? О, на твоем месте я произносил бы это слово по нескольку раз в день. Я бы даже… Я бы улучшил его! Послушай, так ведь будет еще красивее: турбулюлентность, турбулюляция… — Лингуампир закатил глаза. Казалось, он наслаждается звуком собственного голоса. — Нет, ты не достоин своего языка! Я забираю его у тебя. У вашего народа есть выражение «молчание — золото». Ничего более глупого мне не доводилось слышать в этой жизни, но, похоже, как раз к тебе оно очень подходит…
Сказав это, лингуампир поднялся с земли и неспешно двинулся вдоль дороги в сторону гор, за которыми, возможно, и вправду скрывался таинственный черный замок.
Отойдя на несколько шагов, он остановился и, не оборачиваясь, бросил через плечо:
— Нам не о чем больше разговаривать с тобой, землянин… С тобой и с твоим человечеством… — И отправился дальше, о чем-то негромко турбулюлкжая себе под нос.
Словом, он недвусмысленно дал понять, что потерял всякий интерес к собеседнику, если, конечно, Редуарда еще можно было назвать так. В голове землянина вертелось последнее, чудом уцелевшее слово — «отнюдь», не то чтобы самое полезное, но он был не настолько глуп, чтобы разбрасываться последними словами.
Вскочив на ноги, он в три прыжка догнал удаляющегося лингуампира и ухватился за его плечо.
— Ы-ы-ы ы-ы-ы! — только и смог произнести он, с мольбою заглядывая в глаза Того Которого.
Тот остановился.
— Пить? — участливо спросил он.
— Пить! Пить! — быстро закивал Редуард.
Последний отблеск заходящего солнца, словно лучик надежды, на миг озарил его лицо. «Все еще можно вернуть, — воспрял духом землянин. — Нужно только застать его врасплох!..»
— Пить! — повторил он и даже немного пошевелил губами, то ли демонстрируя жажду, то ли пробуя на вкус новое, с трудом отвоеванное слово.
Судя по складкам, возникшим на лицевой повязке, лингуампир улыбнулся. И ничего больше не сказал, лишь отрицательно покачал головой. Затем извлек откуда-то из-под балахона фляжку Редуарда, скрутил колпачок и перевернул ее горлышком вниз.
Не пролилось ни единой капли. Придорожная пыль осталась такой же сухой и равнодушной.
Последующие тридцать дней — по земным меркам — тянулись для Редуарда невыносимо медленно и однообразно.
Ранним утром он отправлялся через лес, оставляя свои следы на пыльной, им же самим протоптанной тропинке одной из «далеких планет», о существовании которой он предпочел бы никогда не знать. Он взбирался на пригорок и оказывался перед космическим катером, доставившим его на Редуарду. Немного побродив по окрестностям, Редуард обычно обнаруживал какой-нибудь в меру тяжелый булыжник или достаточно крепкую палку, возвращался к катеру и принимался с завидной целеустремленностью долбить принесенным предметом в крышку люка, ведущего в шлюзовую камеру. Проведя за этим занятием несколько часов и не заметив никаких видимых результатов своей работы, Редуард, как правило, впадал в отчаяние. Он устало опускался на небольшой валун, торчащий неподалеку от катера, обхватывал руками голову и сидел так, ожидая, когда местное солнце достигнет зенита.
Катер был заперт, а замок отпирался только по команде голосом. И что самое забавное, исключительно голосом Редуарда. Ему следовало произнести какое-то слово, совсем простое и короткое, только вот… какое?