— Опа-па! — воскликнул Скиф. — Поздравляю! И давно?
— Не знаю, я не почувствовала, наверное, пару дней — не больше.
— И как оно? — Улыбчивые зеленые глаза Граба рассматривали мое лицо, словно он хотел разглядеть во мне нечто новое. — Какое?
— Спокойное. Я еще толком с ним не познакомилась.
— Везет тебе, — вздохнула Адриатика, — я думала, из нашей компании мне первой дадут или Грабу. Нет, ну почему именно тебе?
— Адри, — вмешался Скиф, — ну что ты в самом деле, это же праздник, а ты…
— Нет, ну почему именно она? Вы не представляете, как я готовилась к этому моменту, я все продумала, все просчитала! Ребят, вы не понимаете, я была уже готова к этому внутренне! Ну неужели я не смогу принять и изучить чужой мир?!
Я смотрела на огненно-рыжую, смуглую, тоненькую, как эбеновая статуэтка, Адриатику и молча улыбалась. Ну а что я могла поделать с этим? Я не готовилась внутренне, ничего не делала, но отчего-то сочли, что я смогу, я созрела для принятия в себя чужого сердца. Сердце, ты бывало в Париже? Что ты чувствовало здесь? И оно вдруг отозвалось, сменило свой грустный тембр одиночества в чужой груди на едва ощутимый ритм воспоминаний.
— Ния, ты где? — Лоя коснулась моей руки.
— Не трогай ее, кажется, Ния разговаривает с сердцем. — Граб мягко улыбался, глядя на меня. — Ния, я прав?
— Да, — моя улыбка вышла мечтательной, — оно отвечает… оно бывало здесь, ему нравится Париж.
— Ох, ну надо же, — вздохнула Адриатика, — и уже отвечает… Нет, ну как так, а? Так быстро…
— А что ты будешь делать? — спросил Скиф.
— Поношу его по Парижу, поищу знакомые ему места, послушаю его. В общем, будем узнавать друг друга ближе. Простите меня, ребятки, я пойду?
— Ну конечно, — ободряюще кивнула Лоя. — Ты к нам не вернешься?
— Боюсь, нет, у меня билет всего на три часа. Забегайте ко мне.
Мы расцеловались. Чмокнув капризные губы Адриатики, я шепнула ей на ухо:
— Ты будешь следующей, вот увидишь.
— Хотелось бы, — вздохнула она, приобнимая меня за плечи, — я приеду к тебе сегодня вечером или завтра утром, хотелось бы поподробнее расспросить, можно?
— Конечно, дорогая.
— Мы все приедем. — Попивая горячий сладкий напиток, Граб смотрел на меня, улыбаясь уголками губ. — Ты все еще живешь в районе «Москва»?
— Да, пока не собираюсь уезжать оттуда.
— Ох, ну там же один транспорт, сплошные дороги, — покачала головой Адриатика, — как там можно жить? Переехала бы лучше…
— Адри, прости, но у меня мало времени. — Я перебросила тонкий ремешок сумки через плечо. — Приезжайте и обо всем поговорим.
Махнув рукой на прощание, я пошла наугад по Монмартру и свернула в первую попавшуюся узенькую улочку старого города. Пока еще ни один турист не попался мне на глаза, и казалось, что я единственный посетитель музея сегодня. Сквозь высокий, едва заметный купол било солнце, а воздух был приятно прохладным — в Париже отличная вентиляция. Когда Париж был просто городом, его площадь простиралась гораздо дальше нынешней, музейной — я видела древние карты, — а теперь неторопливым шагом его можно было исходить вдоль и поперек часов за пять — семь.
Я бродила по узким улочкам, рассматривая старинные дома: одни темные, почти черные, закрытые для туристов, слепо смотрели глухими непрозрачными окнами, другие дома — светло-коричневых, желтых и даже белых цветов — выглядели жилыми, к ним в окна можно было заглянуть и увидеть интерьер комнат с мебелью и утварью.
Внезапно сердце взволнованно екнуло. Я остановилась.
— Что? Где? Тебе тут что-то знакомо? Дорого?
Я скользила взглядом по улочке, на которую только что вышла. Когда глаза остановились на трехэтажном каменном доме, сердце затрепетало. Я подошла к дому и поискала какую-нибудь табличку. Надпись уличного указателя гласила: «rue Gabrielle», ниже — интересные исторические факты, которые в данный момент меня совсем не интересовали. Я слушала сердце. Оно хотело попасть внутрь, но дом был закрыт для посещения.
— Как же мы войдем? — Я подошла ближе, разглядывая высокие запертые двери, декоративные решетки на широких окнах первого этажа, узких второго и маленьких третьего под необычной треугольной крышей. — Это запрещено, да и небезопасно…
Но я знала, что все равно пойду куда угодно, лишь бы побольше узнать о новом сердце, вдруг его разочарует моя неуверенность и трусость и оно надолго замолчит? Я приложила ладонь к груди и прошептала:
— Если ты знаешь, как туда попасть, покажи.
Сердце всколыхнулось радостью и повело меня. Мы обогнули дом, прошлись вдоль южной стены, опять свернули за угол, и я увидела, что задняя стена здания как-то странно обрезана, словно когда-то здесь впритык стоял еще один дом. Не знаю, так ли это, но теперь тут был разбит сквер. Я разглядывала искусственные деревья, скамеечки, тщательно разложенные по дорожкам листья, а сердце просило обратить внимание на дом. Я принялась разглядывать почерневшую от столетий каменную кладку. Граб рассказывал, что все памятники архитектуры городов-музеев, даже подводной Венеции, обработаны специальным составом, если бы не он — все давно бы разрушилось. Снимать состав нельзя было ни в коем случае, поэтому вычистить здания и увидеть их первоначальный цвет уже не представлялось никакой возможности.