— Я рыцарь, ваше высочество… — выдавил я.
— Еще раз, — выплюнули динамики.
— Я рыцарь… ваше высочество… А…
— Еще раз.
— Ладно, — сказал режиссер, когда в постоянных повторах пятнадцатиминутной сцены прошло почти два часа. — Мизансцены и текст вы вроде запомнили… Поехали нормальный прогон.
Уставшие было артисты вокруг оживились и задвигались, занимая исходные места. Я, обреченно сжавшись, сидел возле кулисы и смотрел в сторону.
— Новенький, — позвал вдруг режиссер.
Я поднял глаза. В полумраке пустого зала было видно, что за пультом рядом с ним сидит Савешников, кадровик театра. Что он тут делает? Смотрел небось, как я позорился…
— Все запомнил? — спросил режиссер. — Выходишь во втором такте, после реплики канцлера.
Мне стало холодно, а потом, без паузы, очень жарко.
…Принцесса в ярости металась по зале, комкая в руках платок. Канцлер — худой старик с отечным лицом — следил за ней одними глазами, каменно возвышаясь в центре помещения.
— Интересы государства — превыше всего! — провозгласил он наконец. И твердо добавил: — Простите, ваше высочество.
Принцесса, замерев и вцепившись пальцами в изодранный кусочек тонкой ткани, слушала, как его шаги стихают в коридорах. Потом медленно вернулась к своему трону — меньшему из трех, стоявших в зале.
Позвонила в колокольчик. Кивнула вбежавшей фрейлине и стала ждать.
Мой выход.
…Бедная девочка совершенно потерялась в огромном пустом помещении. Одна и беззащитна она была здесь, одна и беззащитна она была во всей своей стране. В зале сквозняки, даже мне сразу стало довольно зябко. А ее кожа, наверное, совершенно заледенела.
Я опустился перед ней на одно колено и низко склонил голову.
— Итак, сэр Роланд, — звонко сказала она. Слишком звонко. Это звенели в голосе слезы, такие, которые невозможно высвободить. Из таких слез получается отчаяние и безнадежность. Из таких слез получается отвага и решимость.
Ее высочество подалась вперед, совсем близко. Меня обожгло ее дыханием.
— Согласны ли вы во имя моей любви вызвать сэра Эрика на поединок?
Я медленно поднялся.
— Я рыцарь, принцесса, — холодно сказал я, — а не наемный убийца.
Ее высочество дернулась, точно от пощечины.
В общей гримерке ровно гудели голоса. Я сидел в углу на коробках с костюмами и пребывал в полной прострации. У меня получилось! Я, конечно, не видел себя со стороны, но ведь известно, что игра актера зависит от его способности к перевоплощению, а тогда, на сцене, я чувствовал себя совершенно перевоплотившимся! Все-таки бессмысленные на первый взгляд «черновые прогоны» нашего режиссера дали великолепный результат! И вот им всем, учителям, репетиторам, экзаменаторам, которые в один голос твердили, что я не способен играть! Я буду играть! Господи, да неужели же это все взаправду?!
Надо мной склонилось лицо Антонины. Сейчас «юная принцесса» выглядела на хорошие тридцать.
— Молодец, — сказала она добрым голосом. — У тебя получилось с первого прогона. Это значит, ты очень пластичный.
Я счастливо кивал, не очень понимая, что она говорит.
— Савешникову с тобой повезло. И тебе с ним…
Она вгляделась в мое лицо и, видимо, догадалась, что я сейчас маловменяем.
— Ладно, до завтра… — хмыкнула она. — Коллега…
— Ну что ж, вы приняты, — сказал Савешников. — Экземпляр контракта вот, ознакомьтесь, завтра принесете заполненным. Репетиции ежедневно с двенадцати. В утренних спектаклях мы вас задействовать не будем. В «Сказке для сына» вы пойдете в запасном составе, но присутствие на репетициях обязательно. Нашего режиссера зовут Владимир Павлович Поных, начиная со следующей недели он будет заниматься с вами дополнительно один час каждые два дня. Оплата за эти занятия будет вычитаться с вас. Дома не репетируйте. Упражнения, которые можно делать самостоятельно, вам распишут на днях. Вопросы у вас есть?
Сейчас Савешников выглядел гораздо более усталым, чем днем, когда я робко протиснулся в его кабинет и назвал себя. Тогда он с каким-то радостным изумлением задрал вверх брови, переспросил фамилию и очень быстро отволок меня в гримерку, а потом в зал. Теперь же под глазами легли темные круги, а черты лица заострились. На столе стоял стакан с желтоватой жидкостью, и Савешников, морщась, периодически отпивал из него.
Я, улыбаясь до ушей, помотал головой:
— Нет у меня вопросов, Андрей Витальич. Спасибо вам огромное!..
Это странное и восхитительное ощущение: когда уходит страх. До этого дня я непрерывно боялся. Что не смогу, не вытяну, не сумею… Стану математиком, экономистом, ассенизатором — и буду смотреть на сцену только из зрительного зала.