Лейтенант рисовал иначе: то четкий профиль, то всю Лену с головы до ног, вытянутую кверху, словно она летит с вышки в воду.
Казалось, лейтенант знает, как Лена играет в «колдунчики» и как она перед отбоем, устроившись на пустующей койке, рассказывает о храбром мальчишке, который превращается то в пингвина, то в волка. История с продолжением, и, наверно, ее хватит на всю смену.
И Юрка окончательно решил: «Вырасту и буду искать девушку, похожую на Лену».
Юрину семью в школе всегда считали образцовой. Но человек живет не только дома. Юрка в свои девять лет знает, как ругаются матом, умеет курить, слышал самые неприличные анекдоты. Но как глубокую тайну он бережет открытие: на свете существуют девушки, на которых посмотришь немного, а потом ходишь целый день и «рот до ушей, хоть тесемочки пришей».
После концерта взялись за руки и пошли втроем: лейтенант, Лена и Юра. Юра гордо шел в середине…
Утром, выскользнув до побудки в уборную, Юрка помчался к лагерю кавалеристов.
Кусты держали на макушках обрывки утреннего тумана. Незастегнутые ремешки сандалий, взмокшие от росы, больно стегали по ногам. Юрка хотел услышать горн, увидеть, как эскадрон взлетает в седла. Но эскадрона не было. Там, где были вбиты колышки палаток, остались холмики свежей земли.
Домой Юрий написал про концерт, про кавалеристов. У командира вместо двух кубиков в петлицах поблескивали три шпалы, видно, те кавалеристы были сверхособого назначения. Ночью эскадрон уходил на секретное задание, писал он. Трубач сыграл специальный сигнал под окнами Юркиной спальни, и подполковник простился с Юркой.
В Москве мама задумчиво улыбнулась, читая письмо, и ничему не поверила. Отец сказал раздраженно:
— Что делать с его фантазиями? — И озабоченно добавил: — Может, показать мальчика врачу?
Шел футбольный матч между первым и третьим отрядами. И вдруг из охрипшего репродуктора, который весь день дневалил над стадионом, донеслось:
«Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас…»
Первая мысль: диктор ошибся. А в репродукторе хрипело:
«Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией… а кликой кровожадных фашистских правителей Германии».
Остановился физрук лагеря — длинный Коля Полянкин. Замерла команда первого отряда. Нападающие третьего медленно, в такт доносившимся словам перепасовывались мячом. Мяч ходил точно по равнобедренному треугольнику, словно ядро, разрезая молодую июньскую траву. И голос диктора: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»
И тут центр третьего отряда рванул на прорыв, за ним метнулись левый и правый край. Они прошли сквозь вяло шевельнувшуюся защиту. В воротах застыл Генка Ватагин, вратарь милостью божьей. Левый крайний с ходу ударил по воротам. Мяч пролетел у плеча Ватагина, а он даже не поднял руки.
— Гол! — выкрикнул центр нападения.
— Победа будет за нами! — яростно выдохнул правый край.
Мяч, отскочив от сетки, запрыгал в воротах, словно рыба в неводе. Юрка окончательно понял, что началась война.
В Мячкове щели копали вручную, землю не вывозили и днем маскировали еловыми ветками. Казалось, у корпусов растут длинные братские могилы.
Зеленые сумки противогазов, перекинутые через плечо, носил весь лагерь. Ждали газовых атак, ждали учебных тревог.
В два часа ночи взвыли сирены. Полусонные ребята с одеялами на плечах потрусили к недостроенным щелям. Невдалеке ударили зенитки, ухнули взрывы фугасных бомб. Со свистом пошли к земле серии зажигалок. А зенитки все били и били из-за огромного горохового поля, которое принадлежало лагерю.
На той стороне поля гражданский аэродром, в лесу военный — тайна, которую свято хранил весь лагерь.
На дне щели лежали матрасы, сидеть было удобно. Но Юрка потерял противогаз и нервничал — заметят, попадет. А газов Юрка не боялся: в кармане лежал носовой платок. «Пописаю на платок и буду через него дышать. Неприятно, но терпеть можно. Говорили, страшнее всего иприт».
Вздрогнула земля, раздался грохот, и мелкие капли брызнули Юрке в лицо.
— Иприт, достаньте индивидуальные пакеты, — звонко сказала Елена Прекрасная.
— Обыкновенная вода, — сказал доктор, — пробило трубу водопровода. Кто не умылся перед отбоем, может это сделать сейчас.