Продавщица улыбнулась и протянула Юре лимон:
— Лимон от меня твоему лейтенанту.
Потом они сидели втроем: комэск Почетков, комвзвода Крендель и Юрка — хозяином дома. В темных толстых стеклах старинного буфета отражался несолидный хохол Почеткова, узкий профиль Кренделя, черный чуб падал ему на лоб.
Окинув взглядом окна, плотно затянутые шторами, младший лейтенант Крендель сказал:
— Чтобы окна светились.
— За после войны, — сказал Почетков, и они встали. Юрка метнулся к буфету, достал коробку довоенных вафель.
— Угомонись, Доватор, а то будет тебе от мамы.
— Что вы? Она у меня мировая. Только теперь все время на работе. И папа тоже.
Погашена лампа. Окна нараспашку. Август сорок первого года дышал тополиным настоем, запахом перегретого асфальта и птичьим пометом.
— Ты после лагеря Лену видел? — глухо спросил Почетков.
— Нет, но она звонила, телефон оставила, сказала, что уезжает на окопы.
— Где телефон, Доватор?
Почетков ушел в коридор и долго говорил по телефону с Лениной мамой. А Юрка заснул прямо на диване и уже не чувствовал, как его укладывали, не слышал громкого звонка и голоса запыхавшегося бойца: «Товарищ лейтенант, вам пакет». Во дворе зацокали копыта и взревел грузовик.
Утром, стоя в синих трусиках у окна, Юрий читал:
«Мировая мама, простите за беспорядок, нам пора. Ваш сын заснул, уложили как сумели. Он хороший парень. Если не возражаете, придем в гости после победы.
Юрка, малыш! Спасибо за ужин. До свидания. Береги маму. Позвони Лене, она должна вернуться через месяц. Расскажи ей, как мы вечеряли. Зажигалка тебе на память. Дыши весело, люби флот, вспоминай конницу и нас тоже».
В конце листа летели кони и поверх профили лейтенанта Почеткова, младшего лейтенанта Кренделя, лица бойцов. Среди них Юрка узнал себя, только у него была не буденовка, а бескозырка.
На краю стола, поблескивая чернью и сталью, лежал небольшой пистолет. Юрка взял его в руки и прицелился в карту, туда, где коричневой кляксой, расползаясь в разные стороны, лежал фашизм, Юрка нажал на курок. Щелчок, и на конце пистолета заплясал узкий прозрачный огонек. Юрка глубоко вздохнул, и впервые с начала войны у него по щекам потекли слезы.
По квартире мечется соседка, взмахивая полными руками, повторяет: «Неужели сдадут? Неужели сдадут?» По щекам катятся крупные слезы. Радио сообщило: в одиннадцать часов будет передано правительственное сообщение.
Мать стоит у окна. Три рюкзака, выстроившись по росту, замерли у дверей — может быть, придется уходить пешком. Маленький Юркин, самый большой для папы. Но уже неделю отец круглые сутки на своем автозаводе. Мать смотрит на уцелевшую крышу дома номер восемь, на желтый параллелепипед Дома полярников, смотрит и ничего не говорит. Юрка не выдержал и улизнул из дому.
Город непривычно пуст. По улице Воровского, мимо аптеки, мимо булочной, мимо сапожной мастерской, Юрка вышел на Арбатскую площадь. На углу, у перехода к Художественному кинотеатру, круглые электрические часы. Минутная стрелка застыла перед очередным прыжком. Стрелка прыгнула, и Юрке показалось, что внутри часов маленький пастушонок щелкнул кнутом.
Мимо пролетела «эмка», набитая вещами и пассажирами, на крыше мачтой отчаянья покачивался фикус. Прошли люди с рюкзаками за плечами. Тяжеловоз процокал копытами посередине площади, повозка на высоких колесах мягко катилась по асфальту. Вожжи держала женщина в белом халате, за ее спиной сидели дети. Женщина, приподымая вожжи, просила:
— Но, но. Ну, пожалуйста, но…
Тяжеловоз, не прибавляя шагу, не обращая внимания на возницу, уходил к Гоголевскому бульвару.
Вдруг откуда-то из переулка на бешеной скорости вывернули два грузовика. В кузове люди в штатском. Разномастные пальто и куртки перехвачены военными портупеями, к портупеям пристегнуты деревянные кобуры маузеров и противотанковые гранаты. Люди стоят, положив руки на плечи друг другу, они словно врублены в кузова машин. Грузовики, чуть притормозив на повороте, ринулись по Арбату куда-то туда, к Киевскому вокзалу. И Юрка пошел посередине мостовой вслед за промелькнувшими машинами.
Асфальт сух, светит солнце. Стоит прохладная осень. День просторен и задумчив. В такие дни уроки в школе кажутся нелепыми, но школы не работали, и уроков не было.
На правой стороне улицы, у магазина игрушек, Юрка остановился. Ветер холодил затылок. За стеклянной дверью качалась картонка: «Открыто». Юрка толкнул дверь.