Так Юрку не били еще никогда.
— Будет «вальтер»? — настойчиво спрашивал Мазя.
— Я его придумал, — окровавленными губами выдавил Юрка.
— Дядя тебе его подарил, — настаивал Мазя.
— Дядю я тоже придумал, — сказал Юрка, теряя что-то в самом себе. — Придумал, — безнадежно повторил Юрка.
— Добавьте обоим, — потребовал Мазя.
Жорка, всхлипывая, сидел у плетня:
— Отдай им «вальтер», а то они нас насмерть забьют. Мазя «вальтер» пообещал Широкому.
— Я его придумал, — повторил Юрка.
Когда, пошатываясь, Юрка шел домой, его встретила Лена. Ничего не спрашивая, она взяла его за руку и повела к себе. Тонкие руки, теплая вода, бинт.
Два дня Юра лежал, не отвечая на расспросы взрослых. Впрочем, мать за эти два дня была дома не более получаса.
Приходила Лена.
— Может, с Колей поговоришь?
— Нет, — отвернулся Юрка. Пришел Жора, зашептал в ухо:
— Мазю Широкий бил. Так двинул, глаза одного не видно. У Широкого шайка. Им пистолет позарез нужен. Отдай им «вальтер».
Юрка даже не выгнал Жору. Юрка молчал. Молчал и чувствовал себя совсем жалким. И шло это не от побоев, а откуда-то изнутри. Юрке казалось, что он совсем пустой, и он не понимал, отчего это. Он еще не знал, что и взрослые люди слабеют от неожиданного предательства.
А через неделю Юрий получил письмо от той, московской, Лены.
Юрка долго крутил в руках продолговатый конверт, склеенный из белой плотной бумаги. Посмотрел на свет и осторожно вскрыл. Синеватые листочки, быстрый круглый почерк.
«Здравствуй, Юрка, здравствуй, барабанщик! Я из газет узнала, что под Москвой 19 декабря сорок первого года в двенадцати километрах северо-западнее Рузы погиб генерал Доватор. Погиб твой дядя. Я понимаю, ты тяжело пережил это».
Юрка опустил письмо. Дядя давно погиб. И все, все об этом знали. Только он не знал. Дядя погиб, а он его предал мертвого, предал, как Жорка его. Юрке даже показалось, что генерал Доватор погиб из-за него.
А по узорам бревенчатой стены, которая давно служила Юрке экраном, шел эскадрон — шашки наголо. И впереди несли генерала на шинели, странно похожего на лейтенанта Почеткова.
Юрка трудно вздохнул и начал читать дальше:
«Миша мне рассказывал, ты очень гордился дядей, Миша… Тебе нравилось называть его лейтенант Почетков. Помнишь, мы шли втроем. Я получила письмо от него. Друг писал под его диктовку. Он так и не закончил письмо…
Миша просил передать, чтобы ты был храбрым и честным. Он тебя считал младшим братом. Он из детдома, и никого у него не было.
И еще он не придет в гости, как обещал. Не придет он к тебе в гости после войны… Он умер.
Юрка, ты ведь теперь уже почти взрослый, и ты знал Мишу. Ты помнишь, во время концерта он все рисовал и рисовал меня. А потом, когда вы легли спать, мы встретились с ним на тропинке, которая шла от лагеря к стадиону.
Мы говорили про тебя, Юрка. Мы долго про тебя говорили, наверно, потому, что ты был единственным существом, которое мы оба знали, а о себе мы еще говорить не могли.
Мне кажется, ты вспоминаешь Мишу. Эх, Юрка, Юрка! Я так тебе завидую, завидую, что тот вечер ты провел с Михаилом в Москве.
Ты пиши мне, Юрка, изредка, вроде бы мы с тобой теперь кровные родственники. Лена».
Юрка повалился на топчан, уткнулся носом в подушку. Но он не мог ни плакать, ни лежать. Встал, начал ходить, выскочил на улицу.
Солнце, уже пробежав отмеренный ему весенним днем путь, наполовину спряталось за гору. Воробьи купались в пыли. Юрка взял лопату и пошел на огород.
Огород был у чужого дома. На крылечке грелся на солнышке длинный и очень худой Володя из Ленинграда. Его все называли Батей. Батя приехал недавно, и в школу он не ходил. Лишь в будущем году они будут учиться вместе.
Батю Мазя не трогал. И вообще у Бати ничего не было. Их с матерью на самолете вывезли. А папа его умер. Просто от голода умер. Он на Кировском заводе танки ремонтировал. Даже Мазя не мог ничего потребовать от эвакуированного из Ленинграда.
Земля была тяжелая, свалявшаяся от времени и от того, что раньше по ней ходили. Юрка копал. Когда он поднимал голову, то видел Батю и улыбался ему. Батя тоже улыбался в ответ. Потом Юрка только копал, копал и думал.
Думал о Почеткове, о том, что если бы он не погиб, то обязательно стал бы генералом и женился на Лене. Думал о дяде Коле, который, наверное, все-таки уйдет на фронт. И еще: если дядя Коля уйдет, то может и не вернуться.
И раньше Юрка знал — на фронте погибают. Но раньше казалось: те, кого он, Юрка, знает, погибнуть не могут. Потому что гибель конкретного человека не укладывалась в Юркиной голове.