— Благодарю вас, — ответил Николас растрогано.
— Знаете, у меня дочурка в пансионе. То бишь, приемная дочурка. Вижу ее редко, скучаю… Как бы славно было, если б такие приборы появились везде. Я бы мог записать ей пару слов и отправить. А в ответ она мне своим голоском…
Эжен шмыгнул носом:
— Пойду лучше, пока совсем не расквасился. Дверь-то открыта, заходи кто хочешь…
И, шагнув в коридор, он чуть не налетел на женщину. Белая сутана и медальон в виде пера не оставляли сомнений: факультет посетила монахиня Светлой Агаты, причем не самого низкого ранга. Правда, она держала на сгибе локтя мокрую шубу, что портило величественный вид.
— Профессор Николас Олли?.. — уточнила монашка.
— Да, святая мать.
— Ради всех богов, что здесь произошло?
Она испуганным взглядом обшарила лабораторию. Профессор развел руками:
— Пути науки извилисты и полны угроз.
— Какой-то эксперимент прошел неудачно?..
— Смотря что считать экспериментом. Если целью было познание человеческих душ, то опыт оказался весьма информативен.
— Надеюсь, вы не пострадали?
— Моя вера в людей была изувечена, но тут же исцелена… Святая мать, чем могу служить?
— Я аббатиса Изабелла, пришла по поручению высшей матери Алисии. Ее светлость заинтересовалась вашим изобретением и просит провести показ для служителей Церкви.
— Завтра утром, я полагаю? Или прямо сегодня вечером?
— Это было бы вполне…
И тут профессор Олли испытал сильное желание отказать ей. Нужно было именно так поступить позавчера, и вчера тоже. Адриана, Мориса с дочкой, всех вельмож — отложить на май. Пускай сидят и ждут момента, когда прибор будет окончен!
— Из наблюдаемой вами картины, святая мать, легко сделать вывод, что я занят. Для начала мне нужно повторить первое деяние богов и сотворить из хаоса порядок. Убрать разгром и провести несколько дней в полной тишине, чтобы вернуть минимальный контроль над собственными мыслями. Затем наверстать долги по лекциям, коих накопилось четырнадцать часов. Потом перечесть свои бумаги и хотя бы отдаленно вспомнить, чем я занимался. Только после этого — если больше ничего не приключится — я смогу что-либо кому-нибудь показать.
Аббатиса подняла руки жестом смирения:
— Конечно, профессор. Я не хотела торопить. Назначьте удобную вам дату…
— Заметьте, что наш факультет наилучшим образом подходит для демонстрации. Кто желает увидеть мой прибор, пускай приедет сюда в назначенное мною время.
— Да, профессор, именно так и предполагалось. Мы не желали вас обременить…
— Вы ничуть меня не обремените, если приедете на показ. В то время, которое сообщу позже.
— Благодарю вас. Пришлите записку в здание капитула для аббатисы Изабеллы. Буду ждать.
Монашка удалилась, Эжен поглядел вслед:
— Ух вы ее!
Взмахом кулака он показал, как именно «ух».
— Слишком жестко?.. — смутился профессор.
— Да не, в самый раз. Я пойду, ваша милость. А то дверь же, заходят всякие…
Есть сословие, коему по роду службы полагается питать надежды. Конечно, речь о духовенстве. В виду близости его к богам предполагается, что последние сами разрешат все проблемы, стоящие перед служителями. Более того, если священник слишком занят мирскими делами, слишком деловит или практичен — это почитается простым людом за порок. Хороший церковник спокоен и безмятежен, а его дела решаются сами собой.
Но так может думать лишь тот, кто мало знаком с духовенством. А посвященный человек знает, как много проблем встало перед обеими Церквями в начале сего года. И боги, увы, даже не подумали чем-нибудь помочь своим слугам. Наоборот: именно боги-то и вызвали те беды, разгребать которые пришлось смертным.
Для начала, обе ветви Церкви лишились головы. Архиматерь Эллина выжила из ума, ее правая рука Корделия была убита Гной-гантой, а приарх Галлард погиб буквально через неделю. Ситуация осложнилась тем, что оба расстались с жизнью, сражаясь за противоположные цели. Корделия билась против Гной-ганты, Галлард дружил с ним и величал Праотцом. Какой из этого вывод? Боги все-таки за Ориджинов или за Кукловода? Паства желала знать, священники не имели однозначного ответа.
Затем стало хуже. Епископ Амессин, предводитель Боевого братства, повел монахов на Первую Зиму и лично благословил стрелков с Перстами. То есть, нарушил табу Праотца Вильгельма и попытался переписать святой закон. Монахи были разбиты, большинство ханидов погибло, что напоминало праведное возмездие. Епископы других Праотцов, по горло сытые надменностью вильгельминцев, обвинили Амессина в ереси. Но тот справедливо заметил, что на стороне Ориджинов также бились два носителя Перстов, один из коих, ни много ни мало, — Северная Принцесса. Сам-то Амессин Перста в руки не брал, так что выходил он более святым, нежели Ориджины. А доблесть и отвагу вильгельминцев признали даже северяне… Ну, и как тут разберешься — на чьей же стороне божья истина?