Златая Грива смотрел, чувствуя странное. Такое море не остановит ни один воин. Ни волчица, ни сам герцог, ни даже Гной-ганта — никто. Море нахлынет и поглотит, и переварит всю Палату. Он, Златая Грива, может даже не стрелять. Положим, волчица убьет сотню, убьет даже тысячу, а потом до нее все равно доберутся и разорвут на части. Грязные вонючие ползуны умоются кровью лучшего стрелка Севера. А потом растопчут и герцога волков, и всех, кого найдут внутри Палаты. Море не остановить!
И вот поэтому Златая Грива чувствовал странное — то ли тоску, то ли грусть. Это он должен убить волчицу. Отчаянные воины, как она, заслуживают славной смерти. Грязные ползуны не должны рвать ее на части. Великий воин, такой как Златая Грива, должен убить ее одним метким, точным ударом.
Первые ряды алых гвардейцев подошли к баррикадам. Первые защитники Палаты скрестили с ними клинки — и немедленно пали от искровых разрядов. Другие воины ринулись закрыть собой брешь, а искровики продолжали давить: «Рррр-раз, два-ааа! Р-ррраз, два-ааа!» Упала еще дюжина защитников, и алые лезли на баррикады, и лорды Палаты глазели на них сверху, из окон.
Было очень далеко — триста ярдов, не меньше. Златая Грива не мог видеть лица лордов, но все же как будто видел: огромные глаза, разинутые рты от страха. Алые гвардейцы медленно, мощно таранили баррикаду. Защитники не имели ни искры, ни шансов. А за спинами алых стояли десятки тысяч мужиков. Как только баррикада падет, они ворвутся в Палату и голыми руками разорвут всех на куски. Священников, янмэйскую куклу, волчицу, герцога, всех поголовно. Жажду крови нельзя утолить, Златая Грива знал по себе.
Тогда он ощутил новое, пугающее чувство: сострадание. В окнах верхнего этажа он видел несколько женских фигур и не знал, кто из них волчица — было слишком далеко. Но он понимал: рано или поздно волчица поднимет руку, чтобы открыть огонь. В тот миг он опознает ее и сможет застрелить. Владыка приказывал: не убивать ее раньше времени. Но владыка должен понять и отменить приказ. Какой бы сукой ни была волчица, она — великий воин и заслужила славной смерти!
Златая Грива повернулся к Адриану:
— Владыка, позволь мне выстрелить прямо сейчас.
Странное дело: он не увидел подле Адриана ни одного знакомого лица. Ползун-генерал ушел за алыми гвардейцами. Рука Додж повел в бой свою бесчисленную рать. Искровики, молодчики — все двинулись в атаку. Владыку окружали теперь какие-то люди из обычной черни. Бледная девка, баба с отвислыми грудями, одноглазый бандюга, голосистый кучер…
— Не стреляй, следуй плану, — сказал владыка.
Ничего иного Златая Грива не ждал. Слово Адриана — тверже булатной стали. Волчица должна положить дюжину мужиков, чтобы остальные мужики возненавидели ее. Быть может, потом они раздерут ее в клочья и изнасилуют, еще живую. Но владыка сказал так — значит, так тому и быть.
— Она славный воин, — попросил шаван, снова чувствуя странное. Он, сын Степи, молит о милосердии для волчицы! — Я вижу ее через окно. Позволь убить и избавить от страданий.
— Нет, — отрезал Адриан.
Алые гвардейцы опрокинули новую шеренгу защитников и взобрались на баррикады. Когда-то давно Златая Грива бился против них. Это — отважные люди с прекрасным оружием. Он расстрелял двадцать или тридцать из них, но тридцать первый добрался и отрубил ему руку. Он был повержен, хотя стрелял быстро, как молния. А волчица вовсе не стреляет! Они войдут в Палату и сожрут ее.
— Владыка, позволь. Всего один выстрел!
И вот тут он увидел на лице Адриана нечто странное и страшное. Отчаянье? Печаль?..
— Ты хороший воин, — сказал владыка, и холод прошел по спине шавана. В голосе владыки была… жалость?! Духи Странников, как это грустно! — Ладно. Убей.
Златая Грива вздрогнул. Он был готов стрелять, он даже высмотрел в окне тонкую черноволосую девушку. Одна плеть — и волчица сломается, как хворостина. Но почему Адриан позволил?! Слово владыки — тверже стали… Уже нет?!
Впервые в жизни Златая Грива захотел задать вопрос владыке: «Почему?!» Однако не успел. Под взглядом выпученных диких его глаз Адриан внезапно вздрогнул… и повалился наземь. Скорчился в конвульсии. На штанах расплылось мокрое пятно.