— Палачи, — сказал душегуб. — Знайте, что казните невиновного. Не я его зарезал. Если убьете меня, с вас на Звезде спросят.
— Голубчик, стол принеси, — попросил палач тюремщика, ибо в камере не было стола.
Тюремщик пробурчал, что хрен вам, а не стол, как его в одиночку по лестнице стащишь? Напарник неделю как помер, теперь нету напарника, лучше б посочувствовали, так нет, требуют столы таскать. И вообще, он не тюремщик, а башенный ключник, есть же разница!
Уолтер снизил запрос до пары стульев и спровадил болтуна. А душегубу Пелмону сказал:
— Зря ты упорствуешь. Приговор подписан, казни не избежать. Если сознаешься, получишь петлю. Есть у меня сноровка в этом деле: ты даже пикнуть не успеешь, как хрустнут позвонки. Костер — совсем другое дело…
— Я не сознаюсь, — набычился кучер. — Не я его заколол. Не мой нож торчит в его груди. Ты ж знаешь людей, так посмотри мне в глаза: разве я вру?
Уолтер и Мак всмотрелись в лицо душегуба.
— Имею приказ на силовое дознание, — сказал палач. — Не сознаешься сам, буду пытать. Я не люблю это дело, так что не заставляй. Говори правду!
— Ее и говорю. Открыл дверцу кареты — а он там лежал с ножом в груди.
— Священник сел в карету живым?
— А то.
— Один сел?
— Один.
— Ты останавливал по дороге?
— Никак нет.
— Значит, он был один в закрытой карете?
— Да.
— На месте ты открыл дверцу и вошел в кабину. И через минуту тебя застали над трупом.
— Все так и было.
— Кто ж его убил, если не ты?
— Почем мне знать? Я не сыщик, а кучер!
Вернулся тюремщик, громко волоча пару табуреток. Уведомил всех, что вынести стулья они должны своими силами. У него больная спина, и напарник помер.
Уолтер поставил табуретки вплотную, образовав подобие стола. Дал знак Макфриду, тот отпер саквояж, принялся выкладывать жуткие пыточные инструменты. При виде клещей даже сам вздрогнул и нервно почесал предплечье.
Пелмон-душегуб сказал дрожащим голосом:
— Я не герой какой-нибудь. Будете пытать — сознаюсь, лишь бы не мучили. Но Праматери видят правду. Они вам припомнят на Звезде!
— Так сознайся сразу, чего тянешь?
Мак окончил выкладку орудий и достал блокнот, чтобы протоколировать допрос. Пелмон сказал:
— Тогда ты запишешь, что я сознался без пыток. Выйдет, точно убивец. Но не убивец я, Глория свидетель!
Палач продел веревки через кольца, вбитые в стены. Захлестнул петлями запястья душегуба и растянул его с такою легкостью, будто тот был кроликом, а не взрослым мужчиной. Взял дубинку — наименее жестокий инструмент из арсенала — и нанес удар. Дал Пелмону время покричать и отдышаться, ударил вновь. Потом еще. Уолтер бил не сильно, но со знанием дела, по нервным сплетениям и костям. Между первыми ударами кучер пытался орать, что невиновен. После пятого завыл, на десятом зарыдал. На семнадцатом ударе Пелмон сдался:
— Будь ты проклят, сознаюсь! Я убил…
— Отца Фарнсворта? — уточнил палач.
— Да, его…
— Сразу бы так.
Уолтер отложил дубинку, отвязал душегуба. Допрос не занял и получаса.
Мак внес в протокол немногое, что было сказано. Проставил дату и время, отвел место для подписи и протянул блокнот палачу.
— Тебе осталось подписать, и этот бедняга пойдет на виселицу вместо костра.
— Так дай перо.
— Не дам, — усмехнулся Мак.
— В чем дело?
— А я бы тоже его спросил, коль ты не против.
Душегуб задергался при этих словах, но Мак накрыл инструменты шляпой:
— Я спрошу без дубинки. Дубинка — фу, дубинка плохая. Просто любопытно, ответь, если можешь.
— Чего тебе?
— Откуда и куда вы ехали?
— Из дома хозяина, что при церкви, в особняк Грейсендов.
— Утром?
— Сразу после утренней песни.
— Шел дождь?
— Как из ведра.
— Ты подал экипаж?
Пелмон пожевал губу:
— Чего привязался? На суде все сказано. Вон у тебя пачка протоколов, возьми почитай.
Мак ухмыльнулся:
— Там почерк неразборчивый. Ну, кто карету подал?
— Я, кто ж еще.
— С вами ехали два охранника. Как их имена?
— Сэм Длинный и Сэм Ловкач.
— Их что, обоих зовут Сэм?
— Нет, Лили и Маргарита…
— Хе-хе. Лили с Марго подъехали до того, как ты подал экипаж?
— Нет, вышли из дому вместе с хозяином. Он сел в кабину, а они — в седла.
— Значит, отец Фарнсворт вошел в кабину один, на глазах у двух Сэмов?
— Я так и сказал на суде.
— Сколько времени заняла дорога?
— Полчаса, вроде. Может, больше: сильно лило.
— По какому пути ехали?