Рассмотрим также нелепый вариант: самоубийство. Быть может, священник наложил на себя руки? Но все улики говорят против этого. Покойный не оставил предсмертной записки, никому не пожаловался, не исповедался старшему священнику (а ведь самоубийство — грех!) Напротив, он велел заложить карету и поехал благословить кормящую мать. Очевидно, леди Валери придет в ужас, если к ее воротам приедет мертвец! Ну, а бедный кучер угодит на виселицу. Выходит, отец Фарнсворт покончил с собой не дома, а в экипаже затем, чтобы шокировать молодую мать и подставить верного слугу? Нет, это безумие.
Законы логики неумолимы: лишь один человек мог убить — кучер Пелмон. Следовательно, он и убил.
Эти соображения Уолтер изложил Макфриду, и тот ответил вопросом:
— А зачем? Назови-ка хоть один мотив для убийства. Только не смей заикаться про пьяный угар: все показания Пелмона ясны и четки. Да и ханти Лисьего Дола дороговат для простого кучера. Выпить умеренно — это да, спиться в зюзю — не хватит денег.
Уолтер сказал:
— Я всегда считал, что палачи проницательней законников. Вы имеете дело с бумагами, а мы — с людьми. Немудрено, что я заметил одну штуку, а ты упустил. Отец Фарнсворт нанял двух стражников. Часто ли так поступают священники из маленьких церквей? Нет, приятель, совсем не часто. Фарнсворт имел врага и знал об этом. Возможно, даже получал угрозы. Этот враг и посулил кучеру награду за голову Фарнсворта. Видимо, кучер взял задаток, из коего приобрел дорогой ханти.
Мак уважительно кивнул:
— Отдаю должное твоей наблюдательности, но приведу второй аргумент. Пелмон служил Фарнсворту каждый день. Он мог убить когда угодно и любым способом: например, отравить или задавить каретой. Мог изобразить несчастный случай, замести следы, подставить кого-нибудь. Но он нарочно убил так, чтоб никого другого не могли заподозрить? Еще и отказался сознаться, тем самым отягчив вину? Кучер Пелмон мечтал умереть на костре — так ты считаешь?
— Я не знаю, — нахмурился палач. — Но иных вариантов не вижу.
— Тогда вот тебе третий довод. Рубаха и жилет священника пропитались кровью. Не сильно, но заметно — это показали на суде стражники, а сегодня повторил и кучер. Но стилет же попал в сердце! Оно остановилось, кровообращение прервалось, а клинок остался затычкой в ране. Кровь не должна была литься! Ни жилет, ни даже рубаха не пропитались бы ею.
— Откуда же она взялась?
— Я отвечу, друг мой. Карета качалась во время движения, тело шаталось вперед и назад. Грудная клетка то сжималась, то разжималась, выполняя роль насоса. Отец Фарнсворт погиб еще в пути.
— А может, стилет просто не попал в сердце?.. Лекарь ошибся, когда осматривал тело…
— Лекарь мог и ошибиться, но не я. Если б кинжал прошел мимо сердца, священник не умер бы сразу. Успел бы закричать, позвать на помощь, сказать, кто убийца. Но ничего этого не было. Он погиб быстро и тихо от одного меткого удара. После чего тело качалось на ухабах, и кровь выдавливалась из него, как из губки. Убийство было совершено на ходу, и кучер Пелмон точно не делал этого — поскольку правил каретой!
Палач поскреб в бороде.
— Но кто же убийца? Не было там больше никого!
— Понятия не имею, — улыбнулся Мак. — Это меня и радует.
Логика — безжалостная вещь. Человек сел в карету один, живой и здоровый. Никого больше в кабине не было, ехали без остановок, дверца не открывалась. Человек должен был приехать на место живым. Однако он мертв, с ножом в груди! Пришли к противоречию — значит, какая-то из посылок ошибочна. Необходимо проверить все.
Чтобы ускорить дело, друзья разделились. Мак начал с местного констебля. В долгой беседе смысла не было: это же констебль, откуда ему знать, кто убийца. Мак задал единственный вопрос, на который страж порядка мог ответить:
— Где находятся вещи покойного?
Констебль имел наглость уточнить, зачем это нужно. Мак слету сочинил двести-надцатую статью Юлианина кодекса и подкрепил слова визитной карточкой.
— За-кон-ные ус-лу-ги, — по слогам прочел констебль. — Вижу, сударь, вы понимаете в законах… Ну, я-то тоже, да. Вещи покойного не утеряны, даже не думайте. Аккуратно хранятся в ратуше. Извольте осмотреть.
Мак изволил.
Черная жилетка, умеренно залитая кровью.
Рубаха — заскорузлая и бурая, страшно брать в руки. На груди дыра.
Штанов нет. Видимо, были достаточно чисты и отправились в могилу вместе с покойным.
Обуви тоже нет — очевидно, там же, где штаны.
Плащ — церковного покроя, сильно напоминающий сутану. Без прорех и следов крови.
Карманные часы «коллет», дорогие, в золотой оправе.